Современник из прошлого века. Глава 8*
Н.К.Михайловский небезуспешно вел журнал. Были опубликованы последние очерки Г.И.Успенского из цикла «Поездки к переселенцам», первый рассказ И.А.Бунина «Танька» («Деревенский эскиз»), «Челкаш» М.Горького.
101
102
Гаринских «Гимназистов» редактировал сам Николай Константинович – и вызвал бурный протест автора: «С болью в сердце прочел исковерканную и бесцветную работу... мазня, обесцвеченная цензурой и корректурой... Я в полном отчаянии», – телеграфировал Гарин редактору из Гундуровки, вернее из соседнего волостного городка Сергиевска.
«Гимназисты» все же были опубликованы в «Русском богатстве» в 1893 году, после того как автор держал корректуру и кое-что восстановил.
О «Гимназистах», как и вообще о тетралогии, написано много в литературоведении, взгляды высказывались самые противоположные: от утверждения, что в образе Тëмы Карташева изображен человек, неспособный противостоять уродствам жизни и «подлеющий» под их влиянием, до заключения, что путь Тëмы – это сложный путь к идеалу. Выскажу и свое мнение, в частности и о том, почему же лидер народников, одобривший «Детство Тëмы», так сурово редактировал «Гимназистов».
«Гимназисты» – это художественное исследование становления юных характеров в самых тонких нюансах, самых невидимых движениях души. Писатель улавливает мимолетное возникновение чувства, когда, вроде бы, ровным счетом ничего не произошло, а вместе с тем, все изменилось.
«Она оглянулась и, пропустив свидетелей, прикрепила цветок у себя на груди. Она прикрепляла и смотрела на цветок, а Рыльский смотрел на нее, пока их взгляды не встретились, и в ее душе загорелось вдруг что-то. Она закрыла и открыла глаза. Ее сердце сжалось так, будто он, этот красавец с золотистыми волосами и серыми глазами, сжал ее в своих объятиях. Она пошла дальше, потеряв ощущение всего; что-то веселое, легкое точно уносило ее на своих крыльях».
С наслаждением читаешь сцену вечернего чая у Аглаиды Васильевны, куда впервые Карташев пригласил своих приятелей. Эта натянутость и конфузливость мальчиков, старающихся показать самостоятельность и глубокомыслие, эта застенчивость и волнение Тëминых сестер, красивых и изящных, – все это сливается в празднично обаятельную атмосферу первого сближения душ, первого одоления отроческой скованности.
В другом эпизоде Карташев нагнетает в себе чувство одиночества, отделяется от компании, совершает
102
103
сладкое насилие над собой, удовлетворяя непонятную потребность в страдании, столь свойственную юности.
Гарину не доводилось систематически, подолгу работать за письменным столом, как это делает абсолютное большинство писателей, он всегда писал урывками, с большими паузами. Такой ритм жизни породил и стиль, который он сам характеризовал так: «Моя манера писать мазками; мазки и блики дают картину».
Да, именно мазки, лаконизм изобразительных средств – когда нету времени на длинные описания. У него редко, например, встретишь пейзаж, который занимал бы больше абзаца. Вот изображен закат на Черном море в тех же «Гимназистах»: «Запад как загорелся, так и горел, залитый огненной массой. Только ближе к горизонту, точно зажатый, сквозил клочок прозрачного, золотисто-зеленого неба, точно вход туда, за пределы земли».
В одном из рассказов он единственной энергичной фразой рисует цельную картину: «Низкие мокрые тучи в вихрях урагана низко неслись над землей, смачивая все сразу и без остатка». Какова энергия деепричастного оборота в этой фразе!
Удивительно ëмок информативно его язык: «После первых двух томов Писарева Карташев прочел еще несколько других, заглянул в Добролюбова, просмаковал введение Бокля, читал Щапова и запомнил, что первичное племя, населявшее Россию, было курганное и череп имело субликоцефалический».
В трех десятках слов вмещено и то, что именно Писарев дал толчок к новым познаниям, и очерчен круг чтения, и с юмором выявлено, что пока Тëма в многосложности прочитанного ухватывает лишь занимательные вершки.
В «Гимназистах» описывается эпоха наиболее неблагоприятная для учащихся, когда увеличили часы на латынь и греческий за счет живых наук, ввели штат инспекторов-надзирателей. С горькой иронией дается в повести такая деталь: «Всем генералам гимназисты должны были кланяться, но непредупрежденные генералы только с удивлением провожали глазами маленького, нагруженного своим ранцем гимназистика в длиннополой шинели, когда тот усердно вдруг стаскивал свою шапку».
Но Гарин вовсе не склонен видеть в гимназии лишь средоточие зла и реакции. Для него ценно уже само систематическое образование, которое она, конечно же,
103
104
давала, несмотря на все свои пороки. Но еще важнее для Гарина коллективный характер образования, взаимовлияние, взаимообогащение, – прекрасная черта любой школы, неуничтожимая никакими реакционными мерами.
Такая трактовка гимназии – редчайший мотив в классической русской литературе. Это собственное, личное, что внес в нее Гарин от своего коллективистского характера и опыта жизни.
«В гимназии было веселее, чем дома, хотя гнет и требования гимназии были тяжелее, чем требования семьи. Но там жизнь шла на людях. В семье интерес каждого был только его, а там гимназия связывала интересы всех. Дома борьба шла глаз на глаз, и интереса в ней было мало: все новаторы, каждый порознь в своей семье, чувствовали свое бессилие, в гимназии чувствовалось такое же бессилие, но тут работа шла сообща, был полный простор критике, и никому не дороги были те, кого разбирали. Тут можно было без оглядки, чтобы не задеть больного чувства того или другого из компании, примеривать тот теоретический масштаб, который постепенно вырабатывала себе компания».
Не менее важный мотив в «Гимназистах» – процесс складывания у юношей мировоззрения.
Есть в повести блистательный эпизод, рисующий перелом в общественном сознании конца 60-х годов, эпизод в имении Карташевых. Крестьяне – уже не крепостные, а арендаторы помещичьей земли, прежние слуги остались, но теперь работают по найму. У Карташевых гостит Тëмин друг Корнев.
Старый слуга Степан предупредительно подал Корневу стул.
«– Очень вам благодарен, – расшаркался перед ним Корнев. И когда все рассмеялись, он прибавил полушутя, полураздраженно: – Я решил отучивать его от любезностей двойной любезностью.
Корнев раздраженными глазами стерег Степана и чуть что – сам спешил на помощь... «Степан, блюдечко дай» – и Корнев стремительно бросался к блюдечку, расшаркивался перед озадаченным Степаном и подавал, кому следовало, блюдечко... Он расшалился до того, что, когда Степан все-таки успел ему что-то подать, вскочил и протянул ему руку.
Степан сперва опешил, затем бросился целовать руку.
104
105
– Не надо, – с комическим достоинством ответил Корнев, ограничившись пожатием.
– Он вам протянет когда-нибудь руку при гостях, – заметила Аглаида Васильевна.
– Что ж? Поверьте, с удовольствием пожму. Степан поднес Корневу блюдо с пирожным.
– Благодарю покорно... Дай бог вам и вашим деткам много лет здравствовать, – Корнев вскочил и раскланялся перед Степаном.
– И вам, сударь, дай бог... милостивую хозяйку, так чтоб как наши барышни, красавица была, да деток кучу.
– Мой друг, это... это... благодарю. Позвольте мне с вами облобызаться?!
Корнев вытер салфеткой рот и торжественно расцеловался со Степаном.
– А ведь наступят когда-нибудь такие отношения, – заговорил Карташев.
– В раю такой Степан, может быть, выше нас с тобой, мой друг, займет место, – убежденно произнесла Аглаида Васильевна.
– На этом основании нельзя ли ему предложить маленький уголок за этим столом? -спросил Корнев.
– Здесь нельзя, – твердо ответила Аглаида Васильевна.
– Маленькая как будто непрямолинейность?..» Очень глубокодонный эпизод: молодежь раздражена
унизительными остатками крепостнических привычек, а гуманная, светлая представительница старшего поколения не в силах отказаться от них, и нарастает вежливое взаимонепонимание поколений разных эпох. Это же картина целого общества на переломном этапе!
Аглаида Васильевна поскорее увезла сына с приятелем в город, потому что их откровенные разговоры с крестьянами закончились тем, что кое-кто бросил работать, а кто-то поджег скирду с хлебом.
Она выговаривала Тëме и Корневу:
– ...и вы теперь видите, как легко вызвать в народе ложные надежды, удовлетворить которые не в вашей власти.
А наедине отчитала сына еще резче:
– Пойми же, наконец, что нет несноснее, нет отвратительнее, нет пошлее, наконец, человека, всю жизнь изощряющегося над бесплодными решениями вопросов.
105
106
Карташев недоволен матерью, и это ему неприятно. Но вот он слушает лекцию передового учителя Леонида Николаевича:
– В настоящее время зарождается новое учение опростителей – народников, учение, по своей нетерпимости, носящее все признаки отупения, те признаки, которые так характерны в изуверствах наших раскольников, в поклонниках Мекки и в ревнителях схоластической школы.
Карташев даже обрадовался словам учителя: они чем-то были схожи со взглядами Аглаиды Васильевны и выводили его из неприятной ему оппозиции к матери.
«Леонид Николаевич кончил, и гром аплодисментов посыпался по зале. Все слилось в это мгновение в выражение горячего одобрения человеку, который дал вдруг всем точно какую-то свежую ванну души... Отрадным было и сознание, что работа над своим развитием дала плоды – они понимали, интересовались и не только понимали, шли дальше – делали свои выводы, готовы были идти навстречу... И это была не фраза, не раздутое чувство, а искренняя правда, и радость этой правды горела в счастливых глазах юношей».
Счастье познания, счастье идейного обогащения превосходно выражено Н.Г.Гариным-Михайловским. Для него такое счастье, вроде бы все-таки отвлеченное от непосредственных человеческих переживаний, совершенно равно любому другому: счастью любви, счастью дружбы, счастью наслаждения жизнью. И в этом тоже непреходящая ценность «Гимназистов», нравственная близость к нам, к нашему пониманию активной общественной личности.
Повесть важна и тем, что показывает сложность идейного становления, борьбы и освоения идей, которым совершенно заказано какое-либо упрощение. Ведь действительная сложность заключается в том, что критика народничества с передовых позиций соединяется в восприятии Тëмы с материнскими взглядами, в основе которых – помещичье недоверие к крестьянам. Этому, вроде бы неестественному, соединению послужила, как мостик, мысль Аглаиды Васильевны, что нельзя болтать о несбыточном, нужны дела, практически возможные и не нафантазированные.
Я думаю, понятно, почему Н.К.Михайловский так сурово редактировал своего тезку.
106
107
В повести «Гимназисты» есть странное примечание автора к лекции Леонида Николаевича против народников: «Очевидный анахронизм, так как начало учения народников относится к 1877 году».
Действие «Гимназистов» завершается в 1871 году, и, в самом деле, публичная критика народничества является здесь анахронизмом, потому что само название «народники» появилось лишь в 1874 году, в связи со знаменитым массовым «хождением в народ». Ничем иным объяснить этого нельзя, как тем, что автор счел необходимым выразить свое нынешнее, середины 90-х годов, отношение к этому учению, с которым он оказался связанным не столько идеологически, сколько общим сочувствием к угнетенному народу и по сложившимся личным связям.
Но почему Гарин назвал не 1874, а 1877 год?
Именно в 1877 году появилась в «Отечественных записках» статья Н.К.Михайловского «К.Маркс перед судом г. Ю.Жуковского». И Гарин повел отсчет с этого первого теоретического соприкосновения народничества с марксизмом.
Первый том «Капитала» был переведен Н.Ф.Даниельсоном и издан в России в 1872 году при полном спокойствии цензуры, которая за экономическими выкладками, не касающимися России, не узрела ничего подрывного. Н.К.Михайловский откликнулся в «Отечественных записках» сочувственной рецензией «По поводу русского издания книги Карла Маркса».
В 1877 году в журнале «Вестник Европы» публикуется статья либерального экономиста Ю.Жуковского «Карл Маркс и его книга о капитале», где автор пытался опровергнуть Марксов анализ капитализма как формации антагонистической. Н.К.Михайловский ответил в «Отечественных записках» статьей «К.Маркс перед судом г. Ю.Жуковского», в которой обличал оппонента в пошлом низведении «Капитала» до простой экономики и утверждал всеобщее значение закона, выведенного Марксом: «Собственно говоря, «Капитал» посвящен исследованию того, как раз возникшая общественная форма все развивается, усиливает свои типические черты, подчиняя себе, ассимилируя открытия, изобретения, улучшения способов производства, новые рынки, самое науку, заставляя их работать на себя, как, наконец, дальнейшее изменение материальных условий данная форма выдержать не может».
107
108
Маркс внимательно наблюдал за экономическим развитием и движением общественной мысли в России. В том же 1877 году, прочитав Н.К.Михайловского, он пишет «Письмо в редакцию «Отечественных записок» (Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Сочинения, том 19, с.116-121), где, между прочим, сообщает: «Чтобы иметь возможность со знанием дела судить об экономическом развитии России, я изучил русский язык и затем в течение долгих лет изучал официальные и другие издания, имеющие отношение к этому предмету».
Он неодобрительно отнесся к статье Н.К.Михайловского, хотя та защищала «Капитал» от либерально-буржуазной критики. Он осуждает Михайловского за то, что тому «непременно нужно превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются».
Очень чуток был Маркс к малейшим признакам догматического восприятия своей теории, а мы, к сожалению, на определенном этапе не избежали догматизма и часто оказывались ближе к Михайловскому, чем к Марксу. В «Письме» Маркс, не называя имени Чернышевского, пребывавшего на каторге, солидаризуется с «великим русским ученым и критиком», в том, что Россия может, не испытав мук капиталистического строя, «завладеть всеми его плодами, развивая свои собственные исторические данные».
Точка зрения Маркса на возможности русской крестьянской общины не была отрицательной, как почему-то внедрили мы в свои мозги, он только отмечал, что «если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 года, то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя».
Ту же мысль об общинных корнях будущего строя он развивает в письме к В.И.Засулич (интересующихся отсылаю к 19-му тому Собраний сочинений Карла Маркса и Фридриха Энгельса, с.250-251).
Первые марксистские сочинения русских авторов, легально напечатанные в России, принадлежали перу «легальных марксистов». В начале 1894 года в Петербурге вышла книга П.Б.Струве «Критические заметки к вопросу
108
109
об экономическом развитии России». В ней впервые прозвучала критика народничества, как учения, отставшего от жизни: «По мере того, как идет вперед капиталистическое развитие, только что описанное миросозерцание (народническое) должно терять почву. Оно либо выродится в довольно бледное направление реформ... либо признает действительное развитие неизбежным».
Этот выпад «слева», а не со стороны реакционных сил, вызвал статью Н.К.Михайловского «Литература и жизнь».
С той поры журнал повел полемику с марксистами. В защиту книги П.Струве поднялась новая – в скором будущем великая – сила в русском марксизме. 25-летний Владимир Ульянов пишет в том же 1894 году «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов». Характеризовать эту работу нет нужды, она у всех на памяти и доступна в любой момент. Отмечу лишь то, что имеет прямое отношение к нашей теме. Ленин берет главный вопрос, наиболее волнующий народников: «должна ли Россия пройти через капиталистическую фазу развития?» – и ссылается на Плеханова, который, по его словам, «оставил совершенно в стороне вопрос о долженствовании, как праздный и могущий интересовать лишь субъективистов... а ответил вместо того так: «Россия вступила на капиталистический путь».
Тут уж мы и сами можем сделать вывод, что тот вариант внекапиталистического развития России, который предусматривал Маркс, не состоялся, несмотря на гигантские революционные усилия Чернышевского и отчаянные попытки последующих народников. Марксисты, совершенно реально смотря на действительность, увидели, что Россия уже вступила на капиталистический путь. Народники же обвиняли не кого другого, а марксистов в том, что они, якобы, Россию на этот путь толкают.
И еще для нашего повествования важен один момент в работе В.И.Ленина. В третьем выпуске «Что такое «друзья народа»...» он переходит к статьям других народников, в частности Н.А.Карышева, который свои «Наброски» опубликовал в августовском номере того же «Русского богатства». В.И.Ленин пишет: «Трудно представить себе более наглядное доказательство крайнего опошления этих «демократов» – как это умиление
109
110
техническими прогрессами в «крестьянстве» и закрывание глаз на массовую экспроприацию того же «крестьянства», г. Карышев, напр... с упоением либерального кретина рассказывает случай «усовершенствований и улучшений» в крестьянском хозяйстве».
«Что такое «друзья народа»...» распространялись отдельными выпусками без имени автора, с обозначением: «Издание провинциальной группы социал-демократов». Первый выпуск, с критикой Н.К.Михайловского, написан в апреле. Отпечатанный на гектографе в количестве 50 экземпляров, он был «пущен в публику» в Петербурге и Москве, как вспоминал М.А.Сильвин, член «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», и разослан по редакциям, в первую очередь в «Русское богатство». Второй выпуск появился в августе, а третий, с критикой Н.А.Карышева, – в сентябре.
Гарин несомненно читал и письмо Маркса в «Отечественные записки», и книгу П.Струве, и первый выпуск «Что такое «друзья народа»...», поскольку тот был прислан в редакцию. Однако третьего выпуска он не читал, потому что в сентябре не был в Петербурге, а занимался изысканиями в Самарской губернии. Оттуда он пишет Иванчину-Писареву, наиболее близкому ему из сотрудников редакции: «...и я сижу в Чистополе, читая Карышева за август, и ругаюсь: ограниченный народник со всем бессилием и слабостью мысли народника. Наивен так, что стыдно читать... До каких пор будем петь сказки, которым сами не верим, а не будем давать людям оружие борьбы... Дура! Обозреватель! Курица безмозглая... Вот, говорит, надел увеличить да аренду поменьше заставить брать... Пьяная, узкая голова Карышева поймет ли, что дело в обесцененьи труда, в связанных руках, в подневольной общине и в подневольном труде, в той каторге, в которой изнывает Россия?! Дьявол! Отупелая, очумелая дура!»
Весьма знаменательно в оценке Н.А.Карышева полное единство Н.Г.Гарина-Михайловского и неведомого ему Владимира Ульянова.
Гарин сильно раздражен тем, что кабинетно, со стороны, воспеваются способы, которые он лично испытал на практике в Гундуровке – и надел увеличивал крестьянам, и аренду снижал до предела, а получил в итоге лишь пожары и все ту же неодоленную нищету деревни.
В следующем письме Иванчину-Писареву, из Гундуровки,
110
111
Николай Георгиевич сообщает, что книга Струве «делает много шуму в провинции», и выражает уверенность, что «не пройдет и нескольких лет, как теория экономическая займет в России (в сознании) настолько доминирующее положение, что о разных «нутряках», «субъективистах», народниках-самобытниках и народниках-западниках и речи не будет. Бог даст, и мы, наконец, хлынем после сорокалетней запруды по естественному руслу: от земли отстанут неспособные и из дворян, и из крестьян. Такова сила вещей, и ничего с ней не поделаешь. И будем утешаться, что все идет к лучшему. Ведь и теперь основание принято, – есть только оговорка: экономической стороной не все исчерпывается – конечно, гегелианизм экономического учения, но никто не мешает и действовать».
Эта «оговорка» очень характерна для Гарина, для его активной, действенной натуры. Он, в общем, согласен с «гегелианизмом», с предопределенностью развития по законам диалектики, на что особенно нажимали «легальные марксисты», все сведя к детерминизму, а вскоре и открыто отрицая революцию. Но он оставляет за собой право действовать, вмешиваться в исторические процессы. Поэтому он несколько неопределенно и сухо, но все же сочувственно отзывается о статьях Н.К.Михайловского против Струве: «Ваш ответ Струве блестящий по форме, но не полный по существу».
И опять хочется сказать о том, как скучно читать статьи о Н.Г.Гарине-Михайловском, где утверждается, что от «ошибочных» народнических взглядов он переходил к марксизму под влиянием социал-демократов.
Мы ведь теперь назубок знаем «ошибки» и Белинского, и Чернышевского, и Герцена, мы теперь вроде бы умнее их, а они вот не дошли до очевидных вещей.
Мировоззрение Гарина складывалось гораздо живей, и самостоятельней, и противоречивей, чем если бы он просто прочитал марксистские книги и враз осенился истиной. Крепко засели в нашей литературоведческой мысли прямолинейные догмы.
Гарина, вообще, трудно было произвольно подтолкнуть куда-то, если он сам не выработал идею на твердой почве живой реальности. Наоборот, по свидетельству Горького, он сам умел подталкивать людей в нужную ему сторону, и, например, писатель Леонид Андреев говорил о нем:
111
112
– Очень милый, интересный, очень! Но – инженер, о плохо, Алексеюшка, когда человек – инженер. Я боюсь инженера, опасный человек! И не заметишь, как он приладит тебе какое-нибудь лишнее колесико, а ты вдруг покатишься по чужим рельсам. Гарин этот очень склонен ставить людей на свои рельсы, да, да! Напористый, толкается...
Человек, испробовавший в Гундуровке все способы улучшения жизни крестьян и познавший тщету этих попыток в данных социально-экономических условиях, человек, горящий идеей расчертить всю Россию линиями железных дорог, то есть ускорить ее промышленное развитие, человек, видевший, как крестьяне, объединенные им в рабочие изыскательские партии, становились в коллективе дружней, одушевленней, умнее, чем при индивидуальном копании на своих наделах, – этот человек не мог не прийти к идеям, дающим выход в будущее.
О таких людях, как Гарин-Михайловский, надо говорить не то, что они быстро усвоили новую теорию, а то, что именно их взгляды создали ту атмосферу на Руси, в которой стало возможно повсеместное распространение марксизма. Их опыт шел впереди теории.
| * Источник публикации: Никульков А.В. Современник из прошлого века: Очерк жизни Н.Г.Гарина-Михайловского. [Гл. 8] // Никульков А.В. Н.Г.Гарин-Михайловский. Современник из прошлого века. - Новосибирск: Книжное издательство, 1989. - С.101-112 [фрагмент книжной публикации]. |  | Публикации по истории
основания г. Новосибирска |
|
