Современник из прошлого века. Глава 7*
Кажется, уже на пределе проявился невероятный динамизм жизни Н.Г.Гарина-Михайловского. И тем не менее четыре последующих года, 1892-1896, поражают многообразием дел, которые он взвалил на себя и, главное, с которыми со всеми справился.
В Самаре он оформил разработки и чертежи по Сибирской линии и отправил их в Петербург, во Временное управление казенных дорог.
В Гундуровке он застал голод. Если в Сибири он видел его предвестье, то теперь, в начале зимы, голод уже царил, и особенно сильно в Поволжье. Его ужаснули изможденные, тускло прозрачные лица, оголодавшие люди, «перешедшие на стадию зверей».
В очерке «В сутолоке провинциальных будней» он вспоминал, как поехал по деревням вместе с чиновником особых поручений. По датам эти дни совпадают с пребыванием в Гундуровке А.И.Иванчина-Писарева, старого народника, который просто не мог бы остаться в стороне от народного бедствия. Так что вероятней всего в очерке, где и Гундуровка-то названа Князевкой, под «чиновником» следует разуметь Иванчина-Писарева.
Они обнаружили в окрестных деревнях еще и извечный спутник голода – тиф. Николай Георгиевич, где мог, организовал столовые, которые два раза в день кормили детей, стариков и женщин, потратился на медицинскую помощь. Он не был одинок в своих усилиях, в рассказе «Жизнь и смерть» он воспел земского врача К.И.Колпина, который вместе с бедными людьми «пережил два голода, два тифа, две холеры».
Переживая народное бедствие, Михайловский, как всегда, сделал практические выводы, требующие не стенаний, а дела: необходимо строить элеваторы, где крестьянские общества и земство могли бы хранить запасы зерна на случай неурожаев; надо в отдаленные местности прокладывать узкоколейки, что облегчит и помощь,
92
93
и взаимные связи, и даст работу неимущим. Он стал искать поддержку этим планам.
Александр Иванович Иванчин-Писарев приехал, в общем-то, не по поводу голода. Он был из той же плеяды, что и Станюкович. Участвовал еще «в хождении в народ», потом эмигрировал и сотрудничал в лондонском издании П.Лаврова «Вперед!». Вернувшись в Россию, стал членом «Народной воли» и, хотя непосредственно не участвовал в казни Александра II, был после 1 марта 1881 года арестован и сослан в Сибирь на восемь лет. Три года назад он вернулся из ссылки и опять искал почву для объединения поредевших сил.
Приехал он в Гундуровку с предложением. Дело в том, что журнал «Русская мысль», издающийся в Москве, все-таки не принадлежал народникам и был слишком умеренно либеральным. А теперь появилась возможность приобрести в Петербурге солидный журнал «Русское богатство», который его издатель Л.Е.Оболенский искал, кому бы продать. И Н.К.Михайловский, и К.М.Станюкович, и А.И.Иванчин-Писарев хотели бы купить его, иметь собственную идейно-литературную базу, но у всех у них, не так давно вернувшихся из ссылки, живущих преимущественно литераторским трудом, средств для этого не было. Н.Г.Гарин-Михайловский в их глазах, вероятно, виделся богачом.
Николай Георгиевич мгновенно загорелся этой идеей, прямо-таки вспыхнул. Его поддержала Надежда Валериевна, давно уверовавшая в литературное предназначение мужа. Она и сама стремилась найти себе общественное дело, по-прежнему вела школу в Гундуровке, хотя семья продолжала расти: родилась дочь Аглаида (Ада); вскоре, весной 1893 года, – сын Артемий (Тëма), названный именем героя первой отцовской повести; а еще через год, в сентябре 1894, – дочка Ольга (Лëка); так что в скором времени у Михайловских стало шестеро детей.
Журнал предполагалось вести на паях, а паи отрабатывать статьями. Но для самой купли требовалась солидная сумма. У Михайловских ее в наличии не имелось, Гундуровка была заложена в банке после пожаров. Однако можно было взять деньги у частного лица под вторую закладную. Такое лицо нашлось в среде самарского купечества.
В январе 1892 года Николай Георгиевич уехал в Петербург, оставив семью в Гундуровке. Много дел
93
94
предстояло ему в столице: пробить свой сибирский вариант, купить «Русское богатство», добиться строительства узкоколеек, а заодно и элеваторов, как материальной основы предупреждения или хотя бы смягчения голода на будущее.
Он впервые встретился с Николаем Константиновичем Михайловским, 50-летним патриархом народничества, которого считал талантливым, европейски образованным публицистом, руководителем своего поколения.
Народники прекрасно знали на горьком опыте, что их имена вызывают ярость правительства, поэтому никто из них не обозначил себя ни издателем, ни редактором журнала. Не с руки это было и государственному служащему Н.Г.Михайловскому 2-му. И покупка «Русского богатства» оформилась на нейтральное имя некоего Е.М.Гаршина (не путать с известным писателем В.М.Гаршиным).
Сочувственные люди постоянно встречались на путях Николая Георгиевича, он умел находить их и привлекать к себе силою своего обаяния, да и всегда было их немало в России во всех чинах и состояниях. Сенатор
A.Д.Свербеев, недавний самарский губернатор, помог получить ссуду в Дворянском банке, судебный деятель
B.И.Анненков, знакомый по Самаре, свел с бывшим министром финансов А.А.Абазой по делу узкоколеек и элеваторов, поддержали его и сослуживцы в Министерстве путей сообщения.
Он подал рапорт товарищу министра, председателю Временного управления казенных дорог Н.П.Петрову, где защищал свой кривощековский вариант, дающий казне сбережения, и доказывал, что вариант К.Я.Михайловского 1-го грабит казну; он подсчитал затраченные на изыскания собственные деньги и просил возвратить их из премии. Одновременно он опубликовал в «Новом времени» «Письмо в редакцию» за подписью «инженер Михайловский 2-й» и написал еще одну статью для только что приобретенного «Русского богатства» – «Несколько слов о Сибирской железной дороге». Рапорт и эти две статьи он называл «пушками против К.Я.».
О столкновении двух Михайловских оживленно спорили в министерстве, и подавляющее мнение было таково: Михайловский 1-й – вор, Михайловский 2-й – честный. Что победит: воровство или честность?
Михайловский 2-й и в самом министерстве продолжал
94
95
со всей экспрессивностью биться, фигурально говоря, за Новосибирск, за право этого города на рождение.
Вместе с тем, он пропагандировал принципиальную идею, осенившую его в Сибири: «Вопрос здесь в том, как на те же деньги выстроить как можно больше дорог... Ошибка, простительная людям 40-х годов, когда была принята у нас не более узкая колея, подходящая более к карману, а более широкая, подходящая более к крепостнической ширине тех времен, повторяется и в наши дни».
Он доказывал, что верста на Сибирской дороге обходится в 60 тысяч рублей, а на узкоколейке обошлась бы в 35 тысяч, узкоколейный вагон легче на 200 пудов. При той же подъемной силе вагонов непроизводительный груз уменьшается почти на 30%, что дает 60 миллионов рублей экономии в год на перевозках.
Он писал: «...хотя и прекраснее и удобнее наша русская, самая широкая в мире колея, но если она не по средствам и богатейшим в мире странам, если мы не можем выстроить в ближайшем будущем всех нужных нам 200 тысяч верст таких дорог, то надо строить хоть те дороги, которые мы можем строить и без которых окончательно остановится экономическое развитие страны».
Как ни странно, но нуждается в разъяснении идея узкоколеек, выдвинутая Н.Г.Михайловским. После того, как этот вот мой очерк был напечатан в журнале «Сибирские огни», местная новосибирская газета «Молодость Сибири» (25 июня 1988) напечатала заметку кандидата архитектуры К.Зайцева, где он не столько критиковал очерк, сколько уличал Михайловского за его узкоколейный вариант. К.Зайцев писал: «...каково пришлось бы не только Сибири, а и всей стране, будь это предложение принято... Узкие насыпи под железнодорожное полотно, составы из семи-восьми миниатюрных вагончиков... измельчение подвижного состава до размеров «телеги» было бы замедлением даже капиталистического прогресса».
Я не знаю, ездил ли К.Зайцев за границу на поезде. Мне доводилось. На станции Чоп московский поезд задерживается на 2-3 часа, наши вагоны поднимают на домкратах, выкатывают из-под них ширококолейные колесные пары и подкатывают узкоколейные. И наш широкоосный поезд благополучно идет дальше по более узкой европейской колее. К.Зайцев, вероятно, представляет
95
96
себе узкоколейку только вроде детских железных дорог или промышленных подъездных путей с вагонетками. Но Михайловский отстаивал ту узкую, по сравнению с нашей, колею, которая повсеместно принята и в США, и во всей Европе, Западной и Восточной. Увы, эта всемирно принятая колея не замедлила «капиталистического прогресса».
Конечно, можно бы и не обращать внимания на этот пассаж К.Зайцева, но если даже кандидат архитектуры, которому полагается быть образованным человеком, если целая редакция, хотя бы и молодежная, уверены в том, что у Н.Г.Михайловского было идиотское желание построить Транссибирскую магистраль в виде детской железной дороги, то дело явно нуждается в дополнительном разъяснении.
В Петербурге Николай Георгиевич загрузил себя с лихвой, к тому же еще по ночам вычитывал корректуру набранного для «Русского богатства» «Детства Тëмы» и написал восемнадцать писем разным лицам с предложением сотрудничать в журнале на паях.
Не идеолог, не ведущий автор, он сам собой оказался наилучшим организатором из всех этих почтенных членов редколлегии, и все закрутилось вокруг него, да и журнал, в конце концов, был приобретен на его средства.
Между прочим, новые сотоварищи не одобряли его за то, что он печатает свои железнодорожные статьи в реакционном «Новом времени». Но он жестко отвечал на это: «Новое время» для меня очень важно: я говорю с такого места, откуда они (Временное управление) должны слушать меня».
Ему был важен результат: эта суворинская газета пользовалась вниманием правительственных кругов.
В начале 1892 года наконец-то впервые вышло на широкую публику писательское имя Гарина-Михайловского: в «Русской мысли» появились «Несколько лет в деревне». Он не знал о том, что А.П.Чехов писал А.С.Суворину в личном письме: «Прочтите, пожалуйста, в «Русской мысли», март, «Несколько лет в деревне» Гарина. Раньше ничего подобного не было в литературе в этом роде по тону и, пожалуй, искренности. Начало немного рутинно и конец приподнят, но зато середка – сплошное наслаждение. Так верно, что хоть отбавляй». Другому адресату Чехов сообщает: «Я пропагандирую его «Несколько лет в деревне».
96
97
Это было признание на самом, как говорится, высоком уровне.
А в первом номере обновленного «Русского богатства» было напечатано «Детство Тëмы».
Между всеми своими хлопотами он ухитрялся писать урывками повесть «Гимназисты».
8 февраля 1892 года праздновался в семье сестры Веры, жившей в Царском Селе, день рождения Николая Георгиевича, его сорокалетие. Близкие поднесли ему серебряную ручку и золотое перо.
Вскоре стали проявляться один за другим, с медлительными интервалами, результаты разнообразных, но одинаково настоятельных хлопот.
Первым делом, ему предоставили возможность испробовать на практике идею узкоколеек. Приказом министра путей сообщения от 6 июня 1892 года Михайловский 2-й назначается «штатным инженером VII класса (т.е. в том же ранге надворного советника. – Авт.) и заведующим изысканиями (он же начальник партии) для Казанско-Малмыжской узкоколейной железной дороги».
Началась в его жизни еще одна эпопея, подготовленная им самим вопреки всем препонам, – пятилетняя эпопея строительства узкоколеек.
Он выехал в Казань, и в местной газете «Волжский вестник» появилась его статья «К вопросу о Казанско-Малмыжской железной дороге», пропагандирующая ее цели как промысловой сельскохозяйственной дороги, как помощь заработком на строительстве голодающим крестьянам.
Не мешкая, Михайловский собрал партию и повел ее на Малмыж в 120-ти верстах на северо-восток от Казани. После уральских скал и сибирских речных разливов здесь был спокойный рельеф, и трасса пролагалась без особого труда.
Страшных картин зимы больше не было. Писательский глаз лишь отметил затаенную драму в летних красках природы: «Паровые поля за отсутствием скотины, как ковром, покрылись желтыми, белыми, синими цветами».
Красота полей из-за того, что от бескормицы подох скот!
Он потом вспоминал «чувашскую деревню», оправившуюся от голода и тифа. Вероятно, это была деревня марийская, ибо Малмыж когда-то был центром марийского
97
98
ханства. Впрочем, и марийские, и чувашские, и татарские деревни – все входили, без национальной автономии, в Казанскую губернию.
На своем маршруте он попал в одной из деревень на праздник. Девушки были в белых длинных рубахах, обшитых красным кумачом, с красными поясами, в металлических шапочках вроде тех, что носили древние воины времен Владимира, с острой шишечкой на макушке.
«К одной, у которой глаза горели таким сильным огнем, а щеки от контраста с серым металлом ее каски были еще румянее, и вся она была ярким сочетанием мира и войны, покоя и возбуждения, огня и холода, подошел стройный парень с черными большими глазами, тоже в белой, но короткой рубахе, тоже обшитой кумачом.
То небо, те поля неба, и этот круг девушек, и их песня, и я слились вместе в одно далекое забытое, что было когда-то и моим...
Я пришел в себя и в ответ на их поклон снял свою шляпу и, от всей души проникнутый и сам приветом, уважением и признательностью, поклонился им».
Но и нынешнее лето оказалось неурожайным, а на смену тифу пришла в Поволжье холера. С трассы он писал жене успокоительно: «Я принял меры: ношу фланель, пью красное вино и ем простые блюда. Зелень в рот не беру. Берегитесь и вы, мои дорогие...»
Когда в ноябре он еще раз приехал на линию, то узнал, что та праздничная деревня вся вымерла от холеры, и он представил себе, как прекрасная девушка и молодой муж ее «катались в предсмертных конвульсиях».
Он писал в ту пору: «...многое из того, что приписывалось только народному невежеству во время холерных беспорядков, надо списать с народного счета и записать за счет кого угодно, только не народа».
Закончив изыскания, издав в Казани две брошюры: «Общие принципиальные условия, вызывающие необходимость Казанско-Малмыжской железной дороги» и «Техническое описание линии Казань – Малмыж», он вернулся в Петербург и приступил к проекту. Работал он над ним по 18 часов в сутки, для него было принципиально важно, как писал он жене, «с блеском представить проект». Очень дорога была ему эта узкоколейка,
98
99
это начало приобщения деревенской глуши к цивилизации.
С долгами, обретенными из-за журнала, расплатиться пока не удавалось, и он утешал жену: «Деньги не растрачены, а затрачены – это разница: и семена бросают в землю и сторицею собирают. А раньше урожая тоже не соберешь».
Тем временем Николай Константинович Михайловский крепко взял в свои руки идейное руководство «Русским богатством», как в том же письме сообщал Гарин-Михайловский: «Громовержец Юпитер окончательно засел и утвердился».
Наиболее близкими, по-дружески, оставались А.И.Иванчин-Писарев и К.М.Станюкович. Но Александр Иванович перед «Юпитером» стушевался, «маленький такой стал», а Константин Михайлович вообще ушел в сторону, в свою «берлогу контрабандиста», он все-таки больше был художник, а не теоретик.
При полном неприятии каких-либо канонов, давления каких-то догм, Гарин-Михайловский быстро выявил свое несогласие с Николаем Константиновичем. Так что, кроме Михайловского 1-го назревал у Михайловского 2-го конфликт еще и с Михайловским-«Юпитером».
«Буду без конца рад, – писал он жене в ноябре 1892 года, когда работал над проектом узкоколейки, – если ошибусь, но думается мне, что приступаем мы со всем усердием и жаром к заготовке во веки веков неразрушающихся мумий. Утешение здесь одно: хорошая мумия лучше все-таки разложившегося трупа в лице князя Мещерского, открыто заявившего, что конечная цель – восстановление крепостничества».
Гарину-Михайловскому Н.К.Михайловский напоминал «человека, который хороший сон прошлого хочет превратить в действительность, а потому уши его в прошлом сне и для живой пробивающейся жизни он почти оглох... Тошно, просто тошно это путаное шествие под предводительством ищущего вчерашнего дня человека».
Для человека дела, желающего строить элеваторы, прокладывать дороги, соединять деревню с центрами, давать крестьянам работу вне сельского труда, было, конечно, нестерпимо это бесконечное теоретизирование о судьбах общинного крестьянства.
Впрочем, «Юпитер» сумел добиться, что «Русское богатство» стало журналом авторитетным и популярным. Интересно, что в своих воспоминаниях А.И.Елизарова-Ульянова,
99
100
рассказывая о борьбе В.И.Ленина с народниками, все равно назвала «Русское богатство» «самым передовым тогдашним журналом». Вспомним, что и Ленин написал имя Н.К.Михайловского на Обелиске мыслителям и революционерам, который стоит в Александровском саду у Кремля.
Поскольку фактическим владельцем «Русского богатства» был все-таки Гарин-Михайловский, то решили фиктивного издателя Е.М.Гаршина заменить более законным – Н.В.Михайловской. Она еще жила в Гундуровке, не имея возможности выехать в Петербург, пока не расплатится с самарскими долгами, но имя ее, как издателя, уже появилось на титуле журнала.
Правительство бдительно следило за «Русским богатством», и 7 ноября 1892 года Цензурный комитет секретно сообщал в Главное управление по делам печати: «Подцензурный журнал «Русское богатство», поступив к новому издателю Гаршину, встал на какое-то особое положение... С месяц тому назад Гаршин совершенно стушевался и, по-видимому, исчез из журнала. Это исчезновение объяснялось передачей Гаршиным журнала госпоже Михайловской. В замену г. Гаршину явились все-таки не настоящие редакторы, которые так и остаются невидимыми, – несколько лиц: Михайловский (инженер путей сообщения, муж настоящей издательницы) и еще кто-то... При этом они в переговорах с цензором довольно бесцеремонно объясняли, в чем состоит характер и направление журнала «Русское богатство», ради которого они столь усиленно хлопочут; задача эта, цель их – «мирный переворот» в государстве».
Новая издательница сильно рисковала, беря на себя ответственность за долги журнала при отсутствии наличных средств в кассе редакции. Николая Георгиевича отчасти раздражало и то, что Н.К.Михайловский, «большой барин», уповая на свой общественный авторитет, не желал порой считаться с цензурой, рискуя лишь запретом какой-либо своей статьи, а издателей ожидал финансовый крах в случае закрытия журнала.
И все же неизбывный оптимизм преобладал в настроении Николая Георгиевича. В конце ноября он подводил итоги сделанному: уплачены долги и в Самаре, и в Дворянском банке, закончен проект узкоколейки, устроены дела журнала. Прекрасно определил он причины того, что все это удалось: «Милое мое счастье Надюрка. А знаешь, в чем секрет успеха? Каждый час делать,
100
101
что можешь, и уметь забывать сумму работы, ох, как работается тогда».
Ведь это великолепный принцип истинно увлеченного своим делом человека. Этот принцип с пользой можно вписать в кодекс делового человека нашего времени!
К «Русскому богатству» присоединились В.Г.Короленко, Д.Н.Мамин-Сибиряк, действительно собирались лучшие силы. В честь новой консолидации редакция дала обед в ресторане «Медведь», на котором присутствовали Н.К.Михайловский, В.Г.Короленко, Д.Н.Мамин-Сибиряк, К.М.Станюкович, сотрудник еще «Современника» друг Чернышевского М.А.Антонович и много других.
Главной фигурой оказался Гарин-Михайловский, его как бы вводили в большую литературу. Сам знаменитый Короленко поднял тост за молодого, с седыми волосами, беллетриста. Не менее известный Мамин-Сибиряк привел притчу о работниках, пришедших один в три часа, другой в девять и получивших одинаковую плату.
Николай Георгиевич, отвечая на поздравления, уподобил себя девушке, которая поздно нашла свой идеал.
В декабре, наконец, переехала в Петербург семья, с которой почти год пришлось прожить в разлуке. Гарины поселились в Царском Селе.
А 23 февраля 1893 года был утвержден вариант Сибирской дороги с переходом Оби у села Кривощеково.
В борьбе двух Михайловских решающее слово оказалось за царем. Расчет на «Новое время» был точным: статьи Михайловского 2-го заметил Александр III, царь прижимистый, с психологией экономного, рачительного помещика. Правда, он не одобрил идею узкоколейного Великого пути, но утвердил кривощековский вариант, сулящий три миллиона рублей экономии.
Победила честность, победил Михайловский 2-й.
Рождение Новосибирска было предрешено.
| * Источник публикации: Никульков А.В. Современник из прошлого века: Очерк жизни Н.Г.Гарина-Михайловского. [Гл. 7] // Никульков А.В. Н.Г.Гарин-Михайловский. Современник из прошлого века. - Новосибирск: Книжное издательство, 1989. - С.92-101 [фрагмент книжной публикации]. |  | Публикации по истории
основания г. Новосибирска |
|
