Я уже не сумею установить точную дату моего знакомства с Валентином Афанасьевичем, который с того самого дня и до его преждевременной кончины оставался для меня Валей Коптюгом. Во всяком случае, это произошло в начальный период становления Новосибирского института органической химии (НИОХ), в подвале Московского химико-технологического института, где находился кабинет Николая Николаевича Ворожцова с висящей на стене картой тогда еще будущего Академгородка. У меня лично нет сомнений в том, что Валя Коптюг был самым ярким учеником Ворожцова. Думаю, что так же считал и сам Ворожцов, и Валентин, естественно, был одним из первых, кого Николай Николаевич пригласил в организуемый им институт.

На Коптюга возлагались самые большие надежды в развитии работ по изучению механизма органических реакций и постановке современных физических методов исследования органических соединений. Конечно, он был приглашен сразу же на должность заведующего лабораторией. Здесь Коптюг начал развивать исследования по карбокатионам, которые в конечном счете увенчались получением Ленинской премии. Одновременно в рамках той же лаборатории осваивались современные физические методы исследования (ЯМР-спектроскопия, масс-спектрометрия, УФ- и ИК- спектроскопия). Из учеников Николая Николаевича Коптюг первый защитил, уже в Новосибирске, докторскую диссертацию, а в 1968 году был избран членом-корреспондентом Академии Наук СССР. Когда появилась соответствующая академическая вакансия, практически ни у кого не было сомнений, что из нового поколения химиков СО АН первым претендентом на это место является Коптюг.

Многие были уверены, что именно он станет преемником Ворожцова на посту директора Новосибирского института органической химии. Однако этого не произошло. Ворожцов считал Валентина Афанасьевича слишком нужным для развития науки, и отвлекать его на большую административную работу было бы неверно. Кроме того, он неоднократно говорил, что Коптюг не очень здоровый человек и что загрузка работой директора могла бы иметь нехорошие последствия для его здоровья. (То же самое я слышал впоследствии и от некоторых других членов Сибирского отделения.) Во всяком случае, в разговоре со мной (я уже тогда был членом-корреспондентом АН) Ворожцов сказал, что ему нужна подстраховка и что поэтому надо выдвинуть в члены-корреспонденты Владимира Петровича Мамаева, чтобы тот смог возглавить институт в случае вынужденного ухода от дел самого Николая Николаевича.

Ворожцов был ученым широкого размаха и понимал, что дальнейшее развитие органической химии немыслимо без широкой опоры на теорети-ческую органическую химию и новые физические методы исследования. Но сам он их разработкой не занимался. Тот факт, что Коптюг сформировался и проявил себя как блестящий специалист в данной области, — это его личная поразительная заслуга. Учителей по этим вопросам у него не было. Валентина отличали исключительная эрудиция, фантастическая работоспособность и вообще способность воспринимать все новое, даже не имеющее прямого отношения к его специальности. В связи с этим хочу вспомнить один эпизод, который произвел на меня сильное впечатление.

Как-то раз, когда Мамаев уже был директором НИОХ, должен был состояться отчет о деятельности института на Объединенном ученом совете по химическим наукам. И это наложилось на какую-то срочную командировку Мамаева. Он, естественно, поручил сделать доклад Коптюгу и сказал мне, что, вероятно, Валентину будет трудно доложить результаты моей лаборатории, которая занималась биохимической тематикой, и будет хорошо, если я помогу ему в этой части отчета. Я подошел к Валентину и спросил, нужна ли ему какая-нибудь помощь с моей стороны. Он, по- моему, воспринял это даже с некоторым удивлением. Я уже не могу точно воспроизвести его слова, но от помощи он отказался: «Зачем, Дима, неужели ты думаешь, что я недостаточно знаю твои дела?» И когда Валентин выступал с отчетным докладом, я был в восторге от того, как он доложил биохимическую часть отчета.

У меня было явное внутреннее ощущение, что после ухода Ворожцова от дел Коптюг был неудовлетворен своим статусом, хотя никаких разговоров с ним на эту тему у меня не было. Ходили слухи, что он получил и склонен был принять предложение стать директором Академии наук Белоруссии. Последующие события показали, что в чем-то я не был далек от истины.

Как раз в это время ректор Новосибирского университета Спартак Тимофеевич Беляев собрался переезжать в Москву, и остро встал вопрос о том, кто же возглавит НГУ. Как-то на Общем собрании СО АН мы со Спартаком Тимофеевичем Беляевым и Дмитрием Константиновичем Беляевым обсуждали втроем эту проблему. Я предложил кандидатуру Валентина Афанасьевича. Оба моих собеседника признали, что это была бы прекрасная кандидатура, но тут же, ссылаясь на Ворожцова, повторили уже известную легенду о недостаточном здоровье Коптюга для ректорства. Я поделился своими соображениями о неудовлетворенности Коптюга его нынешним статусом и выразил уверенность в том, что он согласится занять пост ректора. После некоторых колебаний С. Т. Беляев решил попытаться и пошел разыскивать Коптюга. Он вернулся менее чем через четверть часа и с некоторым удивлением сообщил нам, что Коптюг сразу же принял сделанное ему предложение.

Вскоре после этого Валентин Афанасьевич был назначен ректором. Он успел кое-что сделать для университета. В частности, под его руководством завершилось строительство перехода между главным корпусом НГУ и корпусом факультета естественных наук. Однако затем последовали события, которые привели к его уходу с этого поста.

Возглавлявший в то время Сибирское отделение Гурий Иванович Марчук неожиданно был назначен председателем Государственного комитета СССР по науке и технике. Понадобилось срочно найти ему замену на посту председателя СО АН. По мнению Гурия Ивановича, наиболее подходящим кандидатом на этот пост мог бы быть Коптюг. На выборах нового председателя его кандидатура была горячо поддержана. Только академик А. Л. Яншин высказал небольшое сомнение, которое сводилось лишь к тому, что Валентин Афанасьевич, человек, несомненно, достойный, не был членом Президиума СО АН и не имел опыта работы в нем. Вопрос был поставлен на голосование членов Отделения, и из нескольких десятков человек только шестеро проголосовали против. Таким образом, Валентин Афанасьевич был избран председателем Сибирского отделения Академии наук СССР (впоследствии — вице-президентом Российской академии наук) и на этом посту проработал до своего последнего дня.

Попытаться в короткой статье описать его деятельность в период пребывания у руля Сибирского отделения — дело безнадежное. Она, естественно, была очень многоплановой. Кроме того, многие важные ее аспекты лучше, чем я, знают те, кто был тогда в числе его ближайших помощников. Хотелось бы только сказать, что отчетные доклады, с которыми Коптюг выступал на годичных собраниях Сибирского отделения, производили ошеломляющее впечатление. Это всегда были выступления профессионала исключительно широкого профиля, каких бы наук он в них ни касался, в равной степени это относилось к химии, биологии, физике, математике, наукам о Земле или гуманитарным наукам. Конечно, он не был, да и не мог быть специалистом во всех этих отраслях знания. Но умение выбрать материал из поданных ему отчетов, доложить его ярко и доходчиво меня всегда поражало.

Отделение исключительно высоко оценивало деятельность Коптюга. Когда истекли два пятилетних срока его пребывания на посту председателя, он отказался баллотироваться на новый срок. Были выдвинуты новые кандидатуры. Но когда удалось убедить Валентина Афанасьевича, что его уход с председательства крайне нежелателен, все остальные претенденты сняли свои кандидатуры, и Коптюг был избран на третий срок.

Надо сказать, что по времени это совпало с началом тех преобразований в нашей стране, которые больно ударили по науке. И крест, который он нес и до этого, существенно потяжелел. В такой же мере потяжелел и его портфель, с которым он ездил в Москву, иногда не один раз в неделю, стараясь максимально смягчить те трудности, которые выпали на долю Сибирского отделения. И в том, что Отделение сумело пережить наиболее тяжелый период преобразований, огромная заслуга в первую очередь Валентина Афанасьевича.

После его внезапной кончины встал вопрос о выборе нового председателя. И хотя было несколько достойных претендентов, Отделение остановило свой выбор на его первом заместителе — Николае Леонтьевиче Добрецове, которого Коптюг и ранее настоятельно рекомендовал в качестве своего преемника. И в этом он не ошибся.

В заключение хочется добавить кое-что, характеризующее Валентина Афанасьевича как замечательного человека с высокими гражданственными принципами.

В 1938 году был расстрелян его отец (конечно же, посмертно реабилитированный в 1956 г.), т. е. Коптюг оказался сыном «врага народа». Поэтому когда он приехал поступать на геологический факультет Московского университета, в приемной комиссии ему посоветовали подать заявление в какой-либо другой вуз. И он решился поступать в Химико-технологический институт им. Менделеева. Но, в отличие от большого числа других людей, которых непосредственно задели репрессии тех мрачных времен, Валентин не озлобился на весь советский режим, вступил в партию и стал настоящим коммунистом. В 90-е годы, в отличие от всех, кто вступил в партию из конъюнктурных соображений или просто не хотел связываться с наступившим режимом, Коптюг не стал рвать или прятать свой партийный билет и до конца жизни был членом ЦК Коммунистической партии. Более того, он активно выступал против того, что творили с нашей страной. Очень показательна в этом отношении приведенная в кинофильме, посвященном 50-летию Сибирского отделения Академии наук, его беседа с одним из главных опричников Ельцина — Гайдаром.

Кнорре Д. Г. Коптюг. Он сам себя сформировал / Д. Г. Кнорре // Перекрестки моей жизни: воспоминания о прожитых годах / Д. Г. Кнорре. — Новосибирск, 2010. — С. 122–125.