Глава 6

ПЯТИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ

Конец сороковых годов был насыщен рядом важных для меня событий. В 1946 году я получил Сталинскую премию за работы по квазиконформным отображениям и связанное с ними решение задачи об уединенной волне (обе эти работы переведены и изданы за рубежом). В том же году меня избрали академиком АН СССР, в следующем году - в только что созданную Академию артиллерийских наук. В 1949 году я вновь получил Государственную премию (за работы по кумуляции) и был назначен директором Института точной механики и вычислительной техники. В 1950 году я был избран академиком-секретарем Отделения физико-математических наук АН СССР. Расскажу кратко о событиях, свидетелем которых я был на каждом из перечисленных этапов.

ЭВМ. Вскоре после окончания Великой Отечественной войны и возвращения математиков в Москву в Стекловском институте был поднят вопрос о большой роли, которую должны приобрести в предстоящие годы ЭВМ. Эта точка зрения не поддерживалась Отделением технических наук, где все внимание уделялось вычислительным машинам на механическом принципе - «дифференциальным анализаторам», а также аналоговым машинам. Была даже заметка в московской газете, где электронные машины критиковались и отвергались с философских (!) позиций.

В 1947 году я выступил на Общем собрании Академии наук, посвященном 30-летию Октябрьской революции, с обзорным докладом о путях развития советской математики. В нем я вынужден был отметить наше отставание в области машинной математики. Приведу это место из своего доклада.

«Если по основным разделам математики к 30-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции мы можем рапортовать: мы догнали, а во многих разделах и перегнали зарубежную математику, то в отношении машинной математики нам нужно еще много усилий, чтобы догнать. Вычислительная ячейка, созданная в 1935 году в Математическом институте имени В.А. Стеклова, начинает выполнять, особенно за последние годы, крупные заказы. Эта ячейка за 12 лет из двух комнат распространилась на целый этаж и занимает сейчас больше половины всей площади Математического института. Дальше отделу приближенных методов распространяться в институте уже некуда, кроме того, его задачи таковы, что для их решения нужен совершенно другой размах».

Я также высказал пожелание, чтобы решение Отделения физико-математических наук о создании специального института вычислительной техники, вынесенное более двух лет назад, нашло скорейшее и полное выполнение.

После появления ЭВМ в США среди наших математиков, электротехников и механиков произошел раскол: большинство считали ЭВМ бесперспективной рекламой, предлагали усилить производство вычислительной техники на аналоговых и механических принципах. Именно под это направление в АН СССР был открыт новый Институт точной механики и вычислительной техники (ИТМиВТ).

Совсем иная обстановка сложилась в Киеве. Туда сразу после войны А.А.Богомольцем был приглашен С.А.Лебедев, который, еще будучи в Москве, начал вести расчеты и разрабатывать (пока на бумаге) принципы действия электронной вычислительной машины. Обсуждение в кругу московских математиков с широким кругозором (С.А. Лебедев, М.В.Келдыш, Д.Ю.Панов, Л.А.Люстерник, М.Р.Шура-Бура и другие) убедило меня в огромном научном, техническом и оборонном значении электронных вычислительных машин. Я рассказал А.А.Богомольцу о положении с новыми ЭВМ, о необходимости поддержать Лебедева и получил все полномочия для развертывания нового дела, а также деньги, оборудование, помещение.

В президиуме Общего собрания Академии наук СССР

Место, где должна была размещаться ЭВМ, совместно с Лебедевым наметили под Киевом, в Феофании, рядом с моей лабораторией. Это был полуразрушенный двухэтажный дом. Сильвестров и Петерс по моему письму в Совмин Украины в рекордно короткий срок реконструировали и оборудовали выбранное помещение.

Лебедев сумел за короткий срок мобилизовать сотрудников своего Электротехнического института, собрал и обучил молодой коллектив. При активной поддержке А.А.Богомольца и всего Президиума АН УССР в течение двух лет был изготовлен и в 1947 году начал работать макет машины. Это была первая советская ЭВМ - «МЭСМ» (малая электронная счетная машина). Мы показывали ее секретарю ЦК КП(б) Украины Н.С.Хрущеву, командующему войсками Киевского военного округа А.А.Гречко, другим высоким гостям, рассказывали о круге важнейших государственных проблем, при решении которых ЭВМ должна сыграть решающую роль.

Это резко повысило интерес к новому принципу вычислительных устройств. Посмотреть машину стали приезжать из Москвы. Ситуация явно менялась в пользу электронных вычислительных машин. Было принято решение - изменить тематику Института точной механики и вычислительной техники, переменить руководство института и все силы бросить на создание большой ЭВМ.

Когда в Центральном Комитете партии мне предложили возглавить это дело, я дал согласие только при условии, что главным конструктором будет сразу назначен академик С.А.Лебедев (в то время директор Электротехнического института Академии наук УССР в Киеве). Это условие было выполнено, и я приступил к исполнению обязанностей.

Меня вызвал президент Академии С.И.Вавилов и предложил поехать с ним к тогдашнему руководителю работ по вычислительной технике министру машиностроения и приборостроения СССР П.И.Паршину. По дороге Вавилов советовал мне всемерно опираться на этого руководителя, ибо только он способен помочь, но он же может и завалить.

Паршин нас встретил очень приветливо, но прямо сказал: «Машины я буду строить сам, у меня для этого все возможности. Я привлек АН, чтобы вы помогли мне авторитетом, ну а также, если будет нужно, дали статьи в прессу, навели научный лоск».

В это время (1950-й год) сложилась такая обстановка. Половина коллектива Института точной механики и вычислительной техники АН СССР (около 150 человек) проектировала элементы машин на механическом принципе (дифференциальные анализаторы); вторая половина (около 100 человек) занималась созданием электронных аналоговых машин. Работа велась в помещениях часового завода. Новое здание для института строилось медленно, окончание строительства намечалось через два-три года.

КБ Министерства (П.) - около 300 человек - сосредоточилось на проектировании и изготовлении элементов под маркой «Стрела». Схема и чертежи были приобретены в США. Около 150 человек, совместно с сотрудниками ИТМиВТ, работали над созданием дифференциальных анализаторов.

Для выполнения задания были крайне необходимы новые люди, рабочие площади, квартиры (для переезда Лебедева и его группы из Киева). На руководящую работу в институте я привлек Люстерника, Панова, Шуру-Буру, Диткина. Началась интенсивная работа по конструированию ЭВМ и по проблемам программирования и математического обеспечения. Сложной задачей было найти ставки и рабочие площади для нужных специалистов. Путь был только один: избавиться от прежних сотрудников, работавших по другой тематике - дифференциальным анализаторам и аналоговым машинам.

Произошло это так. В декабре ученый секретарь института составил отчет за 1950 год и план на 1951 год. Как обычно, план был «полностью выполнен». Но я обнаружил, что новый план почти полностью совпал с «выполненным». Я издал приказ: «За обман руководства Академии наук ученого секретаря товарища такого-то уволить из института». Было много звонков (даже от С.И. Вавилова) о незаконности увольнения и необходимости отменить приказ. Я всем отвечал: «Новый план совпадает со старым - значит, старый не выполнен. Но раз в отчете написано, что старый план выполнен, значит, отчетом мы обманываем руководство Академии». Дело передавалось в суды - районный, городской, областной, республиканский; все принимали решение: «восстановить на работе». Дело завершил Верховный суд. Увольнение было узаконено, а группа бесполезных институту сотрудников тут же ушла «по собственному желанию».

В институте началась серьезная работа по проектированию и математическому обеспечению новой ЭВМ, по подготовке численных моделей и сложных систем уравнений (Люстерник, Шура-Бура и другие). Все же нам (руководству института) было ясно, что при сложившейся ситуации на создание машины понадобится много лет, а институт развалится значительно раньше. Были необходимы решительные меры, надо было заинтересовать хотя бы одно сильное ведомство. Я обратился лично к министру Ванникову. Была назначена комиссия во главе с академиком И.Е.Таммом. Комиссия осмотрела мой институт (машину БЭСМ) и институт, делавший машину «Стрела». Было принято решение в пользу «Стрелы».

Тогда мы (вместе с Лебедевым и Пановым) составили докладную записку в ЦК и Совмин, где просили: 1) ускорить на год строительство нашего института, 2) дать нам половину квартир нового жилого дома Академии наук, 3) право внеочередного отбора лучших студентов Физтеха и МЭИ, 4) подчинить нам на 5 лет бывший институт Лебедева в Киеве, 5) приравнять нас по зарплате к институту, делавшему «Стрелу», 6) выделить нам 150 электронных ламп. По всем пунктам решение было положительным, кроме пункта 6 (на всю Академию наук отпускали около 100 ламп в квартал). Этот вопрос удалось решить по идее Лебедева. Мы пошли к министру радиопромышленности и спросили: «Много ли претензий предъявляют вам потребители ламп?» Министр ответил: «Да, много. Считаю, что в большинстве случаев лампы выходят из строя по вине потребителей». Лебедев предложил помощь: «Дайте нам 150 ламп, они у нас будут в непрерывной работе, и мы вам будем ежемесячно давать официальное заключение по качеству ламп. Естественно, те лампы, которые перегорят, вы нам замените новыми». Проблема ламп была решена.

В 1952 году мы переехали в новое здание на Ленинском проспекте. Работа шла днем и ночью. Но вскоре я получил срочное назначение на предприятие вне Москвы и был освобожден от московских дел. Директором института стал С.А.Лебедев.

В 1953 году я был вызван в Москву, в комиссию по осмотру и приемке двух машин: БЭСМ (АН СССР) и «Стрелы». Ситуация для нашей ЭВМ была крайне неблагоприятной. Во-первых, все агрегаты новой памяти (конструкции С.А.Лебедева) решением свыше были адресованы для «Стрелы». Нам пришлось делать память ЭВМ на акустическом принципе, что снижало ее быстродействие в 15-20 раз. Во-вторых, председателем комиссии по приемке был крупный руководитель, который уже создал свой вычислительный центр под «Стрелу».

На комиссии рассматривались задачи, которые были заданы одним высоким ведомством и теперь решались на обеих машинах. Давая оценку выполненной работе, председатель заметил, что одна из задач, проводимых мною на ЭВМ, лишена смысла. Это замечание нас спасло: я сразу после заседания поехал к руководству ведомства, задавшего задачи, и сказал: «Вы занимаетесь проблемами, лишенными смысла, зря тратите крупные деньги и время ведущих ученых; я вынужден об этом написать докладную на самый верх». «Что Вы хотите?» «Я хочу: первое - отложить приемку на полгода, второе - в течение двух недель снабдить нашу ЭВМ агрегатами конструкции Лебедева».

Через полгода БЭСМ-1 (первая большая электронная счетная машина) Академии наук решала все заданные ей задачи в 5-8 раз быстрее, чем «Стрела». В соревновании двух фирм победила не та, у которой было в достатке средств, людей, площадей, а та, у которой были прогрессивные идеи. Сами по себе средства еще ничего не дают. И наоборот, человек, одержимый передовой идеей, сможет получить важный результат и в самых неблагоприятных условиях. Классический пример - супруги Кюри открыли радий, работая в сарае.

БЭСМ-1, предшественница серии отечественных цифровых ЭВМ, создана в Институте точной механики и вычислительной техники, который в 1950 г. возглавил М.А.Лаврентьев и пригласил туда ее главного автора С.А.Лебедева

Позже этот принцип - сначала люди с идеями, а потом уже здания с приборами - был положен в основу создания институтов Сибирского отделения Академии наук.

БЭСМ-1 стала предшественницей серии отечественных электронных цифровых вычислительных машин («Минск», «Урал», «Днепр», «Мир» и т. д.). Наиболее мощной из последующих машин этого поколения явилась БЭСМ-6, работающая со скоростью около миллиона арифметических действий в секунду. Она стала базовой машиной, которой оснащены основные вычислительные центры страны. С.А.Лебедев был избран академиком АН СССР, получил Ленинскую премию.

Создание ЭВМ стало в полном смысле революцией в науке и технике. Появились машины, способные решать весьма сложные математические задачи, машины, заменяющие тысячи вычислителей. Принципы, заложенные в ЭВМ (память, логические операции и т. д.), оказались исключительно плодотворными в самых разнообразных и часто неожиданных областях науки и техники. Богатые приложения были получены в автоматике.

Трудно переоценить роль отечественных ЭВМ в прогрессе нашей атомной энергетики, особенно в успехах по освоению космоса. Советские ЭВМ в 1954-1956 годы были на уровне лучших американских, а ученые-математики, участвовавшие в создании машин и в работе на них, ни в чем не уступали своим американским коллегам.

Чем же объяснить, что теперь мы уступили американцам и по мощности ЭВМ, и по масштабам их использования?

Я вижу несколько причин. Успокоенная достигнутыми успехами, значительная часть математиков и конструкторов-электронщиков переключилась на другие задачи. Еще более грубая ошибка была допущена в подготовке кадров для новой техники. Феноменальная скорость вычислений на ЭВМ породила ложное представление о том, что машины полностью обеспечат все работы по прикладной математике и, стало быть, количество математиков можно не увеличивать, а даже сокращать. Было упущено из вида, что для получения при помощи ЭВМ новых ценных научных результатов нужно не меньше математиков, а квалификация их должна быть существенно выше, только тогда смогут быть реализованы огромные возможности и преимущества ЭВМ.

Грубо говоря, ЭВМ - это металлические устройства, набитые электроникой. Они получают жизнь и способность выполнять сложные операции только благодаря искусно составленным программам, которые задаются человеком. Разработка математического обеспечения (программ) становится сейчас решающим фактором расширения сферы применения вычислительной техники. Известно, что уже в конце 60-х годов стоимость математического обеспечения ЭВМ выросла настолько, что превысила стоимость их материальной части, и эта тенденция прогрессирует. Поэтому крайне необходима широкая подготовка специалистов, владеющих основами современной вычислительной техники.

С военными моряками на Ладожском озере, где проводились эксперименты по воздействию взрыва на корабли. 50-е гг.

Подготовка кадров по прикладной математике - это, по моему мнению, проблема номер один, это важнейшее условие современного научно-технического прогресса. О том, как мы пытались решить эту проблему в условиях Сибирского отделения АН СССР, речь пойдет дальше.

Балтика. Морская тематика. После окончания войны все трофейные германские военные суда, согласно договоренности между союзниками, в определенные сроки должны были быть уничтожены. Значительная часть попавших к нам судов (подводные лодки) находилась в Балтийском море, в районе Таллина. Было принято решение при уничтожении судов провести испытания на выявление «слабых мест» судна, а также посмотреть эффективность различных форм поражения. Для проведения этих работ была создана комиссия во главе с вице-адмиралом Раллем. В комиссию, кроме представителей военно-морских сил, были включены ученые. В одну из групп вошли от Академии артиллерийских наук - М.А.Лаврентьев и полковник Баум, от Академии наук - Л.И.Седов.

В августе 1950 года вице-адмирал Ралль собрал нашу группу в Таллине, на совещании был утвержден план работ. В наше распоряжение были предоставлены пароход «Эмба» и катера, вскоре мы вышли в море. Еще на совещании у Ралля была создана руководящая группа, куда вошли, кроме ученых, около десяти морских офицеров. Группа была неработоспособна: каждый из трех ученых с чувством собственного превосходства отстаивал свою точку зрения. Проблему «Что делать?» решили совместно с Седовым: перед общим собранием надо 1) договориться мне и Седову; 2) договориться нам с Седовым и Бауму; 3) на собрании втроем проводить принятое решение. Фактическая диктатура Лаврентьева - Седова себя оправдала, собрания проходили быстро и эффективно.

У меня на пароходе была отдельная каюта в носовой части. Проснулся рано утром, посмотрел в окно - на море почти штиль. А в десяти метрах от корабля покачивается мина и медленно приближается к носу... Зацепит корабль или пройдет мимо - это смерть или жизнь. Мина прошла мимо, и когда отошла на безопасное расстояние, ее расстреляли. При взрыве возник высокий фонтан (султан). Кстати, задача о том, как образуется султан при подводном взрыве, долго не поддавалась решению. В шестидесятых годах я предложил ее для конкурса молодых ученых Института гидродинамики Сибирского отделения Академии наук. Решил ее один из моих учеников В.К.Кедринский.

В пятидесятых годах было решено создать при крупных академических институтах целевую докторантуру для подготовки ведущих инженеров промышленности к получению докторских степеней. По линии Стекловского института ко мне прикрепили двух крупных морских инженеров (Г.С.Мигиренко и Яковлева) сроком на два года. В Академию наук как консультант был в это время приглашен от флота вице-адмирал Брыкин, серьезный ученый и приятный, умный человек.

У моих докторантов было две главных темы: первая - использование шнуровых зарядов для разминирования портов (после войны в Крыму, Владивостоке и других портах осталось на дне очень много неразорвавшихся мин, требовалось быстро и надежно их уничтожить); вторая - стойкость различных корабельных конструкций при ударных нагрузках, в том числе при взрыве.

По шнуровым зарядам благодаря активной помощи Брыкина был достигнут большой успех. На одном из заводов разработали технологии, начался серийный выпуск. Потребителями шнуровых зарядов оказались не только моряки. Заряды понадобились для осушения болот (на Украине были созданы даже специальные шнуроукладчики), для тушения торфяных и лесных пожаров. Мои докторанты принимали активное участие в этих делах, провели серии модельных и натурных опытов, предложили способы расчета. По второму направлению был также вскрыт ряд интересных явлений и разработана методика расчета. Оба в срок стали докторами технических наук. Один из них - Г.С.Мигиренко - позже поехал со мной в Сибирь.

В 1958 году за научные и практические результаты группе моих учеников была присуждена Ленинская премия. Среди отмеченных были А.А.Дерибас, В.М.Кузнецов, М.М.Лаврентьев, Г.С.Мигиренко, а также автор «мокрого пороха» Н.М.Сытый.

По предложению ныне покойного министра В.А. Малышева я не один раз побывал в Севастополе, в частности на стенде Морского института. После одной из поездок я имел встречу с министром. На встрече присутствовал также директор института. Я поделился впечатлениями о работе экспедиции и отметил крайне неудачный выбор места (рядом дымит завод, вода покрыта слоем нефти и грязи и т. д.). Посоветовал перенести место опытов, работы и жилья на 3-4 километра от города, где чистая вода, хороший пляж, морская прохлада. При таких условиях работать будет вдвойне приятно. Директор сказал мрачно: «Мои сотрудники за свою зарплату должны работать, а не получать удовольствие на пляже»...

Меня возмутил этот подход к работникам. Я знаю много примеров, когда запутанная проблема решалась на пляже, во время прогулки: ученый, начинающий или зрелый, если он настоящий ученый, должен уметь думать, то есть работать, непрерывно. Я решил немного развлечь министра и уколоть директора и рассказал анекдот про молодого богатого американца. Он приехал в Париж развлечься, познакомился с красивой, доступной парижанкой и отлично проводил время. После какой-то из покупок американец спрашивает парижанку:
- Ты довольна?
- Да, милый.
- Ну, конечно: я трачу на тебя уйму денег!
- Нет, ты мне просто нравишься.
И американец почувствовал себя обкраденным: он платил деньги и считал, что все удовольствие должно принадлежать одному ему!
- Вот и Вы, - обратился я к директору института, - считаете, что раз платите своим сотрудникам зарплату, то все удовольствие должно принадлежать только Вам...
Министр посмеялся, директор помрачнел. А работу мы продолжали.

Отделение физико-математических наук АН СССР. Вскоре после приезда в Москву я был избран академиком-секретарем Отделения (избирался я на трехлетний срок - с 1950 по 1953 год, а затем, после перерыва, еще на один срок). Почти со всеми членами Отделения быстро установились дружеские отношения, заседания проходили гладко. Основное ядро Отделения - И.М.Виноградов, П.Л.Капица, Л.А.Арцимович, М.А.Леонтович, А.Н.Колмогоров, С.Л.Соболев, Б.М.Вул, А.И.Алиханов. Уже при мне на ближайшем годичном собрании Отделения были выбраны в академики А.П.Александров, Л.А.Арцимович, И.Е.Тамм, Ю.Б.Харитон, астрофизик В.А.Амбарцумян, специалисты по вычислительной технике А.А.Дородницын и С.А.Лебедев, авиаконструкторы Б.С.Стечкин и А.Н.Туполев.

Руководство Отделением требовало детального знакомства с научной деятельностью входящих в него академических институтов, изучения их связей между собой и с промышленностью. На этом посту я особенно остро стал ощущать все потери, происходящие от недостаточной увязки в работе исследователей, от слабых связей с промышленностью.

Выступая на Президиуме Академии наук в 1951 году, я вынужден был отметить, что одним из серьезных недостатков в работе Отделения физико-математических наук остается слабая связь с промышленностью, с отраслевыми институтами. Более того, институты Отделения слабо связаны и с учреждениями других отделений Академии. Нередко важные работы институтов Отделения физико-математических наук остаются неизвестными в Отделении технических наук. Например, в Физическом институте были получены весьма крупные результаты. В этих работах был крайне заинтересован Институт вычислительной техники. Однако информацию о них, нужные изделия Институт вычислительной техники получал через третьи руки.

С президентом Академии наук Грузии Н.И.Мусхелишвили. 1947 г.

На Общем собрании Академии в 1953 году я уже смог доложить о налаживающихся связях многих физико-математических учреждений Отделения с самыми разнообразными отраслями промышленности. Я привел тогда ряд примеров, показывающих, что решение специальных задач физики, астрономии, географии, кристаллографии имеет непосредственный выход в практику.

В те годы я обратил внимание на неудовлетворительную работу по подбору и воспитанию кадров. Отделение не имело налаженной связи с высшими учебными заведениями, в частности с Московским университетом. В то же время было ясно, что без студенческой молодежи, без непосредственного общения с ней всех ведущих работников Академии проблему научных кадров в Академии решить нельзя.

На моих глазах быстро развивалась и усложнялась экспериментальная база институтов физико-математического профиля. Достаточно вспомнить мощные ускорители заряженных частиц, которые возводились в Дубне, аэродинамические трубы со сверхзвуковой скоростью и силовыми установками мощностью в десятки и сотни тысяч киловатт, астрофизические обсерватории и радиотелескопы.

Приходилось встречаться и с другими сооружениями, громоздкими и подчас малоэффективными.

Знакомство с ними еще раз убедило меня, как вредна гигантомания - создание огромных дорогих установок без ясного представления, для чего это делается. Я всегда был и остаюсь сторонником эксперимента «на пальцах» или «на консервных банках». Считаю, что нужно искать простейший способ промоделировать явление, увидеть его главные черты. А уж потом думать о сложных установках и оснащать их аппаратурой.

В пятидесятых годах был в моей жизни период, когда я общался с Игорем Васильевичем Курчатовым. Наши ученые и после победы над фашистской Германией вынуждены были заниматься термоядерным оружием: такие работы развивались в Соединенных Штатах, и нужно было сделать все, чтобы не оставить нашу страну безоружной. Мы были знакомы на протяжении двух десятилетий. При создании Сибирского отделения он направил из своего института в Новосибирск целую лабораторию, которая стала мощным ядром нового института.

Незадолго до внезапной кончины Курчатова в 1960 году я был вместе с сибиряками-физиками в его институте. Он рассказывал нам о своих планах, работе. Прощаясь со мной, сказал: «Приеду к вам в Сибирь обязательно. Прилечу в гости в первый весенний день...» Он не успел приехать. Но Институт ядерной физики в новосибирском Академгородке мы считаем его детищем, и не случайно документальный фильм о молодых ученых этого института назван «Внуки Курчатова». Правильное, точное название.

Цунами. Значительная часть моих учеников из Физтеха занималась проблемой цунами - океанских волн, порожденных землетрясениями. Нас интересовал вопрос, где и по каким причинам эти волны принимают катастрофические размеры. Предположим, в районе экватора происходит землетрясение, после которого образуется волна, распространяющаяся в разные стороны. При этом оказывается, что в сравнительной близости от очага землетрясения волна невелика и опасности не представляет. А на большом расстоянии от места землетрясения, например на Камчатке, волна может разрушить целый поселок.

Я высказал гипотезу, что неровности типа подводного хребта могут служить как бы волноводом - над хребтом снижение высоты волн происходит гораздо слабее, чем на больших глубинах. Это подтвердили эксперименты Е.И.Биченкова и теоретические выкладки P.M.Гарипова. Кроме того, на меньшей глубине скорость волны меньше, и головная часть волны над подводным хребтом движется медленнее, чем ее периферийная часть. Меняется профиль волны - в направлении движения образуется вогнутая часть. Возникает кумулятивный эффект. Вогнутая волна распространяется очень далеко и может привести к серьезным разрушениям. Средства борьбы с цунами еще неизвестны.

Термальные воды. На одном из заседаний Отделения физико-математических наук мы слушали доклад известного вулканолога Б.И.Пийпа, заведующего вулканологической станцией на Камчатке. Возник разговор о больших энергетических ресурсах Камчатки с ее гейзерами и горячими источниками. Мне удалось быстро организовать экспедицию Академии наук на Камчатку и Курильские острова.

В районе Паратунских источников экспедиция наметила программу работ по выявлению ресурсов термальных вод, необходимых для теплофикации и парникового хозяйства. Местные власти особенно заинтересовались парниками.

На острове Парамушир мы поднялись до кратера вулкана Эбеко. Подъем на высоту 1200 метров был тяжелый, так как по крутому склону плотно росли невысокие деревья, причем росли они сверху вниз. Кратер вулкана был заполнен водой - с одной стороны она была горячая (40-50°С), с другой - в озеро опускался небольшой ледник и температура воды была близка к нулю. Во многих местах из земли со свистом вырывались струи серного газа - на этих струях мы кипятили чай. Посещение кратера Эбеко дало нам яркое представление о том, сколько в камчатской земле тепла и «даровой энергии».

После поездки на Камчатку я позвонил Н.С.Хрущеву. Мы встретились. Выслушав рассказ о богатствах Дальнего Востока, его энергетических термальных ресурсах, Н.С.Хрущев спросил:
- Что нужно сделать, чтобы эти воды включить в работу? На сей раз просьба была короткой:
- Решение Госплана СССР о бурении опытных скважин.
Никита Сергеевич при мне позвонил в Госплан. Там начали сомневаться, целесообразно ли это. Он ответил:
- Ученые просят, значит, у них есть основания. Надо помочь создать экспериментальные установки, провести исследования.

Через несколько дней состоялось решение Госплана о бурении опытных скважин, выделении необходимого оборудования и проектировании Паужетской термальной электростанции, первой в Союзе.

Экспедиция на Камчатку для выявления возможностей использования термальных вод для энергетики и теплофикации

Еще раз я был на Камчатке с Пийпом и сыном в 1963 году. Мне интересно было посмотреть на ход работ на Паужетке и Паратунке. Было приятно, что на Паужетке уже близилось к завершению строительство электростанции на подземном паре. В Паратунке работали теплицы, обеспечивая овощами ближайший санаторий.

Все это было только начало, но «лед уже тронулся». Использование подземного тепла в больших (промышленных) масштабах становится возможным только сегодня, после теоретических и опытных работ в Институте теплофизики Сибирского отделения.

Но о Сибирском отделении нам предстоит отдельный разговор.

		Глава 6. Пятидесятые годы // Российская академия наук. Сибирское отделение: Век Лаврентьева / Сост. Н.А.Притвиц, В.Д.Ермиков, З.М.Ибрагимова. - Новосибирск: Издательство СО РАН, филиал «Гео», 2000. - С.57-68.



		ОГЛАВЛЕНИЕ • ФАЙЛ PDF