На фасада института - академик Окладников

В вестибюле института вас встречает... мамонт!

Академик Алексей Павлович Окладников.

На книжных полках домашнего стеллажа лежат некие символы давних встреч. Одна из них - тяжелая бронзовая медаль, посвященная покорителю Сибири Ермаку. Если откровенно, то этот казак до полученной в подарок медали сильно меня не интересовал. Держа в руках медаль, я вспоминаю отнюдь не Ермака, а академика Алексея Павловича Окладникова, основателя первоклассной, а в значительной степени и уникальной научной школы археологов в Сибири. Смею утверждать, что скорее он был более значительный покоритель Сибири, чем Ермак. Но «покорял» ученый не территорию, не земли, а историю Сибири, ее культуру. С него и начиналась наша беседа за «круглым столом», в которой приняли участие директор Института археологии и этнографии СО РАН академик Анатолий Пантелеевич Деревянко, первый заместитель председателя СО РАН академик Вячеслав Иванович Молодин, доктор исторических наук, заведующий сектором неолита Виталий Егорович Медведев (замечу сразу, что он выписывает и читает нашу газету многие десятилетия), лауреат премии имени Лаврентьева среди молодых ученых, доктор исторических наук Анатолий Николаевич Зенин, лауреат премии имени Окладникова кандидат исторических наук Андрей Иннокентьевич Кривошапкин и очаровательная молодая женщина, кандидат исторических наук Ксения Анатольевна Колобова.

Последнее уточнение делаю специально. Потому что в институте ни в какие времена не истончался молодежный слой. Больше того: директор института академик Деревянко на ученых советах нередко подчеркивает, что еще не защитившие диссертации научные сотрудники зарабатывают ничуть не меньше, а нередко и больше, чем остепененные. В том числе и потому, что институт получает много грантов, и каждый руководитель считает своим долгом «приобщить» к ним обязательно и молодых ученых. Это тоже особенность школы Окладникова - всячески поддерживать молодых. А в последние пять-шесть лет она проявляется еще более явно, чем прежде.

По мнению Анатолия Пантелеевича, в институте у молодежи нет никаких проблем. Для нашего времени такое заявление кажется чересчур смелым. Но Деревянко на нем настаивал. Правда, оговариваясь:

- Кроме одной проблемы - жилищной. Ни при существующей оплате труда, ни при отраслевой системе, когда заработок в науке должен возрасти раза в три, жилищную проблему молодежь самостоятельно решить не сможет. Цена за квадратный метр жилья из года в год сильно, на треть, подскакивает. Без помощи государства, ипотеки и других мер жилищная проблема не исчезнет. Это главная и, пожалуй, единственная угроза, из-за которой мы можем потерять сейчас талантливую молодежь, снова обращающую свои интересы к науке.

На первом новогоднем заседании президиума СО РАН, на котором обсуждалась работа гуманитарных институтов отделения, академик Г.Н.Кулипанов спрашивал у члена-корреспондента РАН, директора института филологии Елены Константиновны Ромодановской:

- Почему вам, гуманитариям, лучше порознь, отдельно, а не вместе, под одной крышей объединенного института, как это было когда-то?!

Ответ на этот вопрос можно было найти в истории института археологии и этнографии. И в судьбе того же Алексея Павловича Окладникова. Потому что до него была одна археология, а с его приездом в Академгородок - совсем другая. Больше того: после его ухода она стала опять совсем другой. Это тоже особенность подлинной научной школы - постоянное обновление.

- Считаю, что перед Окладниковым, - рассказывал академик Вячеслав Иванович Молодин, - стояла очень тяжелая, хотя и приятная задача: создать научную школу. И не только в археологии, но и в этнографии, а в значительной степени и в истории, по крайней мере первобытной истории. Впрочем, и в филологии, и в философии тоже в какой-то степени. Удалось Алексею Павловичу это по многим причинам. Не только потому, что он был выдающийся ученый. Окладников умел и любил работать с молодежью, что свойственно далеко не каждому крупному ученому. Я был одним из последних его учеников. Анатолий Пантелеевич и Виталий Егорович попали к нему гораздо раньше. Вокруг Окладникова постоянно «клубилась» молодежь - начиная от школьной и студенческой и до аспирантской, молодых кандидатов и докторов наук. В школу Окладникова постоянно вливалась свежая кровь.

Академик Деревянко был ближайшим и одним из лучших учеников Алексея Павловича. Окладников прекрасно понимал, что начатое им дело будет развиваться. Так и случилось. Преемственность не была нарушена, разорвана. Уже при формировании научных направлений, секторов и других подразделений института было ясно, на кого опираться, кому возглавить работу дальше. Тем более что исследования множились, углублялись и распространялись уже в то время от Дальнего Востока до Урала и от Ледовитого океана до Монголии. Команда, созданная Окладниковым, все это успела охватить. А сам он, по шесть и более месяцев проводящий в поле, был для молодых ученых вдохновляющим примером. Молодые кадры в институте профессионально росли быстро. Окладников никого, как говорится, не придерживал, если человек готовил работу и собирался защищаться. Всем был зеленый свет. По себе знаю. Едва у нас кто-то защищался, как следом появлялись в печати публикации, а то и монография. Практика, давно принятая в науке, хотя не везде соблюдаемая. А на Западе, например, это просто правило.

- Чем вы бы еще объяснили быстрый профессиональный рост молодых в вашем институте? Мне не раз встречались яркие поначалу специалисты, которые со временем словно глохли и меркли в науке.

- Возможно, тем, что Окладников доверял молодежи и поручал ей решать очень серьезные задачи. К примеру, на Дальнем Востоке, где работали тогда на интереснейших раскопках молодые Деревянко, Медведев и многие другие археологи. Меня он «бросил» на Север, на Казымский и Илимский остроги. Там пришлось работать с архитектурой, о которой ничего не знал и никогда с ней дела не имел.

«Посмотри литературу, изучай», - советовал Окладников. А изучать-то приходилось с нуля… Да еще торопливо. Эти памятники были в зоне новостроек. И их бы, конечно, уничтожили.

- А сейчас они сохранены?

- Башня Казымского острога стоит у нас. Об Илимском остроге наконец заканчиваю книгу, которую начал писать еще лет десять назад. Сейчас она в издательстве. Но серия других публикаций о нем уже была.

Алексей Павлович, - продолжал рассказ Молодин, - был очень щедрым человеком во всех отношениях. Он постоянно делился с коллегами и учениками своими идеями, что тоже, конечно, способствовало формированию научной школы и быстрому профессиональному росту. Ему помогала в работе не только научная зоркость, но и большой жизненный опыт. Он хорошо понимал людей со всеми их достоинствами и недостатками и весьма философски все оценивал. В разных ситуациях, как я только сейчас понимаю, Окладников мог бы поступить и по-другому. Гораздо жестче. Но считал, что человеку всегда надо дать шанс, чтобы он укрепился в жизни и в профессии, понял свои ошибки.

Я не хочу идеализировать Окладникова. Он непростой был человек. Да и время, в которое он жил и работал, было непростое. Если хотите, то Окладников, как говорили раньше, был продукт своей эпохи. Он все прошел. В том числе и безумную борьбу с «врагами народа», процессы тридцатых годов. Но важно другое: и в это время Алексей Павлович сохранил себя незапятнанным и незамаранным. Недавно вышла прекрасная книга известного искусствоведа профессора Вагнера, великолепного специалиста по древнерусской архитектуре. В его мемуарах есть совершенно неожиданная глава. Она посвящена Алексею Павловичу. В ней рассказывается о том, как Окладников спас Вагнера, когда тот был спецпоселенцем после лагеря. Его никуда не пускали и на работу не брали. Алексей Павлович встретил безработного Вагнера на Ангаре, побеседовал с ним и тут же предложил работу. А потом его порекомендовал крупному археологу - архитектору Воронину, а позднее помог устроить Вагнера в институт, где бывший лагерник и спецпереселенец состоялся как первоклассный ученый. По тем временам это был поступок, а по представлениям Окладникова, скорее веление души.

- Этот пример, Вячеслав Иванович, разбивает некоторые наши давние представления. Как думается, ни в какие, даже суровые, времена наш народ не поступал, не голосовал и не одобрял одинаково, реагируя на действия власти.

- Но пришло другое время, - продолжал Молодин, - уже без Окладникова. И я искренне считаю, что институту повезло, когда его директором стал Анатолий Пантелеевич Деревянко. Ему, к счастью, удалось уйти из руководителей комсомола и партийных органов. У него было свое видение, отличимое от Окладникова, целей и задач института. Но вот что замечательно: авторитет Алексея Павловича никогда у нас не подвергался никаким сомнениям. И это очень правильно. Сложившиеся традиции только развивались, а не чахли. Бюст Окладникова, который стоит в нашем зале, - это навсегда. Между тем при Деревянко в организации института было много перемен.

Сначала институт был объединенный, но уже, впрочем, разделенный по сути. Так как сформировались разные научные школы и надо было дать шанс нашим специалистам развиваться самостоятельно. А потом институт археологии и этнографии выделился и приобрел полную самостоятельность. Он не просто окреп, он получил свободу действий во всех отношениях.

…Позволю себе некоторый отступ от рассказа академика Молодина. Был свидетелем того, с каким трудом обретали археологи полную самостоятельность, отделяясь окончательно от историков, филологов и философов. Анатолию Пантелеевичу это стоило больших усилий и нервов. Сейчас примерно по тому же пути идут другие академические гуманитарные институты. Их, будем откровенны, нельзя сравнивать с институтом, которым руководит академик Деревянко. Но я тоже за то, чтобы они сохранили свою самостоятельность. И пока им это удается. А что будет дальше - большой вопрос. Надо иметь в виду, что гуманитарии и их научные школы «созревают» медленнее, чем естественники. Часто они обретают зрелость вместе с… сединой. Уже одно это требует более внимательного к ним отношения. Ущемить гуманитариев легче (да и привычка сильна!), но это может иметь печальные последствия для науки. Не говоря уже о том, что у нас вообще мало гуманитариев. А в Сибири - особенно. Здесь с плеча (или по очередному калькуляторному отношению министерства к академической науке) рубить нельзя. Можно по живому ударить.

Это, естественно, частное мнение еще одного гуманитария, но который видел, как медленно, но неуклонно развивались в СО РАН и гуманитарные научные школы.

- Самостоятельности нашего института, - подчеркивал Молодин, - способствовал новый стиль работы с людьми. Когда, положим, в институт приходил Алексей Павлович, это вызывало некоторый трепет. Его побаивались. А Анатолия Пантелеевича всегда встречали как товарища и коллегу, как руководителя, с которым можно спорить. И современная наша научная молодежь уже воспитана иначе, она такой стиль приемлет и им дорожит. Молодежь раскованна и охотно в работе предлагает свои варианты. Она хочет, чтобы с ней считались, и обстановка в институте этому способствует. Замечу, что у нас не было провала ни в среднем по возрасту звене специалистов, ни в молодежном. А люди пенсионного возраста, они тоже есть, работают, что называется, вовсю. К ним нет упреков.

Потом изначально был провозглашен лозунг: наш институт археологии должен быть лучшим в мире.

- Судя по рейтингу всех гуманитарных институтов в стране, вы и так лучшие. Первое место за вами, хотя я и понимаю условность всех рейтингов и баллов в науке.

- И тем не менее сегодня, я считаю, наш институт археологии не только лучший в стране, но и в мире. Тут нет никакого преувеличения. Об этом можно судить по мнениям очень многих специалистов. Например, профессора Парцингера, многолетнего директора старейшего и первоклассного института археологии в Германии.

- А за счет чего вы так вырвались вперед?

- Прежде всего за счет мультидисциплинарного подхода к исследованиям. Не буду детализировать - об этом наверняка расскажет Анатолий Пантелеевич, но напомню, что у нас была возможность привлечь к работе археологов чуть ли не все ветви сибирской науки: от геофизиков до математиков и от генетиков до химиков. Говорилось о мультидисциплинарности давно, но привить вкус к этим совместным исследованиям, воплотить работу на стыках в реальность удалось только при директорстве Анатолия Пантелеевича Деревянко. Сейчас многие из нас попросту уже не могут работать иначе, на другом уровне. Новые методы вошли в плоть и кровь. А это большой шаг вперед в археологии. Все наши коллеги, в том числе в Москве и Санкт-Петрбурге, признают наше бесспорное первенство. Кроме того, мы создали журнал «Археология, этнография, антропология Евразии», на который подписываются сейчас во всем мире. По меркам науки он стремительно завоевал авторитет. Нам открыт вход практически во все программы гуманитарного отделения РАН. Сейчас очень многие естественники, начиная от института ядерной физики, охотно идут с нами на контакты, на совместные исследования. Мы заслужили признание и сотрудничество полное, без всякой снисходительности. Вот что я хотел бы вам сказать о временах прошедших и нынешних в институте. Но полагаю, пришло время предоставить слово доктору наук Медведеву.

Академик Анатолий Деревянко.

Академик Вячеслав Молодин.

Доктор исторических наук Виталий Медведев.

- Мне повезло в науке, - сразу уточнил Виталий Егорович. - Моими учителями были академики Окладников и Деревянко. Диплом я защищал под руководством Анатолия Пантелеевича. А при защите кандидатской диссертации меня опекал Окладников. Да и практику проходил в университете у Елизаветы Михайловны Берс, тоже очень хорошего археолога. Это, конечно, не просто удача, но и результат той творческой и требовательной обстановки, которая существовала и существует в нашем институте и в НГУ. Кстати, при поступлении в университет комиссию при собеседовании, а оно обязательно, возглавлял Алексей Павлович Окладников. Я и не знал, что это он. Об этом мне ребята сказали уже в коридоре, после экзаменов. Так что не трепетал.

Не буду углубляться, - рассказывал Медведев, - но приведу вам два примера, раскрывающие Окладникова как человека и руководителя научной школы. Лет пятнадцать назад мне довелось быть участником экспедиции в Японии, и там мы встретились с известным востоковедом Вадимом Сергеевичем Елисеевым. Он из известного российского рода. Его предки были основателями купеческой гильдии в Москве. Старые москвичи до сих пор вспоминают магазин Елисеева. Так вот когда мы разговорились с Вадимом Сергеевичем, произошла некоторая стычка. Шел 1991 год, страна наша корчилась на переломе. А у меня с собой был фотоаппарат. Увидев его, Елисеев отчего-то тут же строго спросил:

- Господин Медведев! Вы что, фотографируете для газеты «Правда»?

Я объяснил, что фотографирую как археолог, а не как фотокорреспондент. Елисеев тут же переменился и с большим интересом спросил:

- Археолог?! А не знаете ли вы господина Окладникова?

Ответил, что знаю. И хорошо. Елисеев расцвел от удовольствия и в первой же беседе сказал:

- Благодаря работам Алексея Павловича Окладникова, особенно в шестидесятые и семидесятые годы, Франция очень много узнала о Советском Союзе. Хотя это были работы о древней истории России. Окладников - это великан в науке.

Елисеев переводил работы Окладникова и прекрасно их знал. Он отзывался об Алексее Павловиче с необыкновенной теплотой.

А несколько лет назад, работая на Дальнем Востоке.

- Простите, что перебиваю, но поясните, что вы искали на Дальнем Востоке?

- Наш отряд входит в комплексную Северо-Азиатскую экспедицию, которую возглавляет академик Деревянко. Мы уже более сорока лет занимаемся там изучением древней и средневековой истории. Речь идет о древностях Средневековья Дальнего Востока, о Приамурье и Приморье. Это район от Хабаровска на север и северо-восток и на юг, вплоть до Владивостока.

…Чуть позже узнал, что практически все участники нашей беседы - специалисты по палеолиту, то есть каменному веку. Это, наконец, и помогло придумать заголовок к нашей беседе: «Энтузиасты каменного века». А как еще точнее назвать археологов, молодых и немолодых, если они годами, даже десятилетиями изучают древние находки и им никогда не бывает скучно?

- Последние шесть лет, - продолжал рассказ Виталий Егорович, - мы работаем вместе с южнокорейскими археологами. Сейчас ведем подготовку по изданию трех томов, связанных с этой работой. Когда они выйдут в свет, в чем мы не сомневаемся, всего за три года у нас будет издано шестнадцать томов по материальным раскопкам. По мнению специалистов, мы установим рекорд. В этих томах, над которыми мы работали шесть лет вместе с академиком Деревянко, будет очень много нового рассказано. Например, о поселении Булочка. Так оно и называется. Чрезвычайно интересный памятник.

И вот когда мы были во время разведки в одной из деревень, то один из местных сельских жителей спросил с подозрением:

- Чем вы здесь занимаетесь? Ходите, что-то рассматриваете, какие-то камни собираете…

Я сказал:

- Мы археологи.

И тут вдруг этот гражданин оживился:

- Это, наверное, экспедиция Окладникова?!

- Нет, - пояснили мы. - Алексей Павлович давно умер. Двадцать лет назад.

- Да вы что?! - удивился этот человек. - Он недавно был у нас, мы его все помним.

Вот так бывает. Известность Окладникова не знала границ. Многие до сих пор считают, что он жив. Его известность усилена еще тем, что Алексей Павлович годами пропагандировал знания. Он читал лекции, выступал по радио, в прессе, в разных журналах, в школах, в сельских клубах и в Домах культуры. Да и просто охотно общался с людьми, где бы их ни встречал. Уже век новый наступил, а Окладникова до сих пор считают живым. И потому, возможно, что он рожден был поисковиком, всегда упорно искал новое, изъездив и исходив всю Сибирь. До конца жизни к Алексею Павловичу обращались как… к археологическому справочному бюро. Он помнил каждый раскоп и все, что было в нем найдено. В работе его память не иссякала.

Кандидат исторических наук Андрей Кривошапкин.

Доктор исторических наук Анатолий Зелин.

Кандидат исторических наук Ксения Колобова.

Как-то подсчитали, что у нас на каждого археолога приходится десятки и сотни тысяч квадратных километров, а на японского археолога сто двадцать квадратных метров. И всем японским археологам работы хватает, они делают новые открытия. Легко предположить, что нашим археологам хватит работы еще на века, если не на тысячелетия. Тем не менее сибирские археологи открыли, в сущности, мировой науке новую Сибирь, ту, которая существовала задолго до прихода в нее русского населения. Среди тех, кто торит дорогу к новому, есть и молодой кандидат наук Андрей Кривошапкин. А помогает этому, по его мнению, преемственность.

- В нашем институте представлены специалисты всех поколений, - говорил Андрей, - и у всех можно учиться. Молодежь эту особенность улавливает мгновенно. Все знают, что в институте тебе обязательно помогут, растолкуют, объяснят. А молодежью институт пополняется ежегодно. И вопросов возникает много. Интерес к науке не пропадает. Больше того: он возрастает. Из тех, кто работоспособен, из института ушли буквально единицы, их можно пересчитать по пальцам одной руки. А для нас преемственность особенно важна. В археологию многие приходят еще со школьной скамьи. И если пришли и остались, то это выбор по любви, по призванию. Я в свою первую экспедицию поехал в четырнадцать лет. И так многие. Пришел в один из отрядов экспедиции, которой руководил Анатолий Пантелеевич на Дальнем Востоке. Дальше мне было уже ясно, какую профессию выбирать.

Конечно, не все идут в археологию. Сначала увлекает романтика, песни у костра и т. п. Наша профессия весьма тесно, как и у геологов, связана с романтикой. Она тоже взращивает интерес к профессии. Многих археологов с шестого-седьмого классов объединяют дружественные отношения и общение. Это важно и для жизни, и для работы. Мы прошли одну выучку, что объединяет навсегда.

В последние годы я занимаюсь палеолитом Узбекистана. Совсем недавно, в 2003 году, обнаружили замечательную находку - останки человека… палеотического возраста. Жил он более пятидесяти тысяч лет назад. В нем признаки человека современного типа. Но вместе с тем в нем проявляются и признаки предыдущего населения... неандертальского. Находка представляет еще большую загадку для науки. Работаем дружно в Узбекистане, взаимопонимание с коллегами полное. В том числе и по преемственным причинам. Кстати, нашу археологическую школу проходят специалисты из самых разных стран. Прежде всего из СНГ, а затем из Монголии, Южной Кореи и других. Вместе с нами сейчас работают в экспедициях специалисты чуть ли не со всей Евразии. В последнее время прорабатывается проект по Ирану.

- И опять будете изучать каменный век?

- Точно. Приобщаемся вместе с другими к самому загадочному вопросу - о первоначальном распространении человека на Земле. Иран - та страна, где можно получить более ясные представления об этой проблеме.

Плато Укок (Горный Алтай). В колоде, заполненой льдом, сохранилось мумифицированное тело женщины.

Ворсовый ковер (пазырыкская культура); женский костюм времен пазырыкской культуры (IV-III вв. до н.э.). Все использованные для реконструкции вещи были обнаружены на теле мумии в кургане могильника Ак-Алаха-3. Женщина изображена в шубе из меха сурка, с отделкой из меха черного жеребенка.

Это, с точки зрения доктора наук Анатолия Зенина, главная здоровая примета научной школы. Именно коллектив единомышленников, но не едино мыслящих. То есть тот коллектив, в котором тебя поймут и поддержат, невзирая на статус, положение, звания, заслуги и возрастные особенности. Зенин больше всего именно это ценит в институте. А еще возможность постоянно учиться друг у друга, занимаясь хоть палеолитом, хоть Средневековьем, что нередко удивляет и восхищает приезжающих к нам иностранцев. За рубежом больше любят работать «в одиночку», сами по себе. У нас же любым новым знанием обязательно делятся. В этот стиль и привычку молодые специалисты «вливаются» словно автоматически.

Кроме того, раньше археология была, скажем так, индивидуальным трудом. Сейчас сама наука превращается в коллективный труд. Это зависит от нового уровня качества исследований. Ныне в одиночку полноценно выполнить поставленные задачи практически невозможно. Или потребуется очень много времени для обработки накопленного материала. А коллективу единомышленников, где есть сотрудники разных специальностей, все можно решать гораздо легче и быстрее.

- Теперь, - сказал Зенин, - я займусь констатацией факта. Знаю точно, что, по мнению всех ученых, и ближнего зарубежья, и дальнего, центр археологической мировой науки сейчас сместился в Новосибирск. Считаю, что этим можно гордиться. В институте очень заботятся, чтобы из его стен не выходили слабые, неполноценные работы. Класс стал выше. Не случайно же теперь и москвичи, и питерцы, корифеи палеолита, рады с нами встречаться, что было далеко-о-о не всегда.

Еще одного молодого кандидата наук, Ксению Анатольевну Колобову, должен признаться, я слушал вполуха. Она из тех женщин, на которых гораздо интереснее смотреть. (Фотография Колобовой - свидетельство тому.) Но услышал все же, что она тоже занимается каменным веком, окончила университет в Улан-Удэ и очень упорно пробивалась в наш институт археологии и этнографии. Диссертацию защитила успешно. А работает с удовольствием.

- Могу про основателя нашей школы академика Окладникова сказать одно, - заметила Ксения из того, что услышал, - труды Окладникова мы изучали в университете. И пользуются ими в работе до сих пор. И не возникает вопроса, если ты занимаешься каменным веком, куда ты должен поехать подучиться, а еще лучше - поехать, чтобы там работать. Только в институт археологии и этнографии. Поле археолога для выбора очень маленькое. Все у нас, кто хотел, поехали в Новосибирск. Я своей цели добилась, чему очень рада.

Ну а теперь время предоставить в нашем выпуске слово директору института академику Анатолию Пантелеевичу Деревянко в заключительной рубрике.

Директор института археологии и этнографии академик Анатолий Деревянко.

Кропотливое изучение следов жизнедеятельности далеких предков в одном из главных объектов алтайской археологии - Денисовой пещере. Здесь найдена уникальная коллекция изделий из костей и зубов животных: костяные иглы и шилья (а) и древнейшее ожерелье из зубов лисицы и марала (б).

- Главная заслуга Окладникова в создании гуманитарных институтов в Сибирском отделении, - сказал Анатолий Пантелеевич, - и нашей археологической школы, хотя у него было немало учеников и в европейской части страны, и во многих других регионах. Когда шестнадцать лет назад был создан объединенный институт истории, филологии, философии и археологии, мы сразу же поставили перед собой задачу - сделать свой институт лучшим в мире.

- Не хило, как теперь говорят.

- Да уж... Можно такую задачу отнести к завышенной самооценке. Но есть определенные критерии, которые могут подтвердить, что такая цель достигнута. Из чего складывается работа археологов? Прежде всего это полевые исследования. И полученные результаты - тот самый важный критерий, по которому оценивается и работа института, и отдельного сотрудника. Те комплексы, которые нами уже открыты, и те, на которых наши археологи работают сейчас, - это в полном смысле выдающиеся памятники старины.

Начнем опять с палеолита. Это работы в долине реки Ануй, Урсу. Сравнительно небольшой район, в котором на протяжении 100 - 150 километров раскапываются семь пещерных комплексов и около десяти стоянок открытого типа. И особенность их в том, что все они многослойные. Например, мощность рыхлой почвы в Денисовой пещере составляет около четырнадцати метров. Мы немного можем назвать в мире пещерных стоянок со столь мощными рыхлыми отложениями. И другие стоянки - открытого типа и пещерного - содержат до двадцати и более литологических горизонтов. Большая часть из них - это культуросодержащие горизонты. Комплексные исследования здесь позволяют реконструировать экологические условия, природную среду, климат, ландшафты давно прошедших времен. А если проще сказать, то представить жизнь в той, давней, реальности.

Но уникальность комплексов, о которых мы с вами беседуем, еще и в том, что никто не ожидал в науке наших открытий. Никому в голову не приходило, что Южная Сибирь могла быть заселена человеком 800 тысяч лет назад и даже ранее. Сегодня в этом уже никто не сомневается. А с моей точки зрения, человек в Южной Сибири появился не ранее одного миллиона лет назад. Но на сегодняшний день признаваемая цифра - 800 тысяч лет. Тут много споров и проблем. Сотрудниками нашего института разрабатывается идея о том, что было два основных глобальных миграционных потока. Одно заселение Евразии шло с Запада. Первый поток самой древнейшей популяции - из Африки. Примерно около двух миллионов лет назад.

Примерно 300 - 400 тысяч лет назад Южная Сибирь стала, видимо, снова необитаемой. Причины две, как можно предположить. Из-за малочисленности населения в Сибири после первого потока. Оно вымерло в силу биологических законов. А вторая причина - холод заставил население переместиться в более южные районы Казахстана, Монголии и т. д. А очередной этап заселения Южной Сибири произошел на рубеже 300 тысяч лет. Это и было второй миграционной волной, которая началась с Запада и, видимо, с Ближнего Востока.

Уникальность наших комплексов еще и в том, что они показывают непрерывное развитие индустрии и культуры человека в целом.

Совершенно новое для мировой археологии открытие, представленное науке сибиряками, - это проблема перехода от среднего к верхнему палеолиту. Иначе говоря, проблема становления культуры человека современного физического типа, который сформировался 150 - 120 тысяч лет тому назад. А культура этого человека формировалась на рубеже 40 тысяч лет тому назад.

Наши алтайские комплексы дают великолепную возможность проследить динамику развития культуры предшествующего этапа до 30 - 20 тысяч лет тому назад, исследуя срез за срезом, шагая с одной ступеньки эволюции на другую. С этой точки зрения Алтай, конечно, уникальный район. На проведенном нами в прошлом году симпозиуме в Денисовой пещере было признано: если раньше эталонным районом считался Ближний Восток, хотя и с большими оговорками и сомнениями, то сейчас интерес повернут к Сибири, в частности, к Алтаю. Мы нашли особые (пластинчатого типа) каменные орудия (они представлены в эволюции), которые определяют культуру человека современного физического типа. Мы нашли новые материалы. Например, изделия из кости. Костяные иглы в других раскопках находят по две-три, не более, имеющих древность 32 тысячи лет. А мы нашли на Алтае в одиннадцатом горизонте Денисовой пещеры семь игл и обломков, но древность их до 48 тысяч лет. В том же одиннадцатом горизонте нашли много украшений. А в прошлом году перед началом симпозиума в Денисовой пещере получили особый подарок, в который поверить не могли. Была найдена половинка браслета из камня, изготовленного сорок восемь тысяч лет назад. Ничего подобного в мире нигде нет. Такое множество находок говорит о том, что мировая проблема перехода от среднего к верхнему палеолиту и культуре человека современного физического типа наиболее фундаментально разрабатывается специалистами нашего института. И далеко не только на Алтае, но и в Узбекистане, Монголии, Казахстане.

Совершенно блестящие открытия сделаны на плато Укок. Это уже не палеолит, конечно. На этом плато не только великолепные погребальные комплексы замерзших могил. Они дают возможность по-новому исследовать, раскрыть огромный пласт скифской культуры, что тоже еще долго будет изучаться учеными всего мира. Находки на плато Укок сохранились потому, что природа помогла, заморозила погребальные комплексы. Наука благодарна тем, кто их нашел, раскопал и бережно сохранил. Это тоже проявление высокого профессионализма и мастерства.

Академик Молодин много лет раскапывал погребальные комплексы на Сопке.

- На Камчатке, что ли?!

- Да нет! Это Бараба, в которой расположены сотни погребальных комплексов. Уникальное место. Комплексы занимают большие площади. Они открывают возможность для самых разных реконструкций, помогающих понять проблемы демографические, социальные, общественных и родственных отношений в прошлом.

- Это как-то в общем звучит - в прошлом…

- Датировка сейчас не проблема. Методика давно отработана и почти не дает сбоев. По костям, по химическому составу все можно точно определить.

- Наши многочисленные находки, кроме всего прочего, - уточнял Деревянко, - еще очень информативны. Мы «собираем» с них много информации.

- Если примитивно судить об археологах, - с улыбкой сказал Анатолий Пантелеевич, - то они бандиты и разрушители. Но лишь в том случае, если они плохо обучены и профессионально убоги. Мы работаем на очень высоком уровне. Потому что мы и в поле, и в лабораториях работаем с широким кругом специалистов, что помогает нам добиваться полноты извлечения информации из полученных материалов. Могу уверенно сейчас утверждать: в СО РАН сейчас ни один институт не сотрудничает с таким количеством других институтов, как наш. Раньше это было невозможно представить. Мы изучаем баллистику стрел вместе с институтом гидродинамики. В СКБ гидродинамики был проведен анализ кинжала, который мы нашли в Троицком могильнике на Дальнем Востоке. Анализ показал совершенно необычный его состав, сплав. Сейчас его получить необычайно трудно, а сделали прекрасный кинжал в шестом - седьмом веке, но, правда, уже нашей эры. Мы ведем совместные работы со всеми нашими химическими институтами. Так же как и с институтами цитологии и генетики, математики, ядерной физики и с другими. Многие работы тоже уникальные. Например, связанные с определением краски... на татуировке. Или красителей ткани. Или состава ткани.

Работаем по совершенно новым интеграционным проектам, имеющим исключительную информативность в мировой археологии. Например, институт катализа разрабатывает для нас состав, поддерживающий постоянную влажность в хранилищах и музеях. Аппаратуру ИЯФа мы используем для консервации и реставрации археологических находок. Сейчас ядерщики изготавливают нам прибор для датировки любой органики: костей, дерева, угля и т. д. Прибор позволяет по минимальному количеству органики установить дату. Стоит такой «приборчик» нового поколения примерно два с половиной миллиона.

- Заканчивая беседу, - заверил Анатолий Пантелеевич, - отмечу еще несколько важных для нас моментов. Мы сотрудничаем не только с новосибирскими институтами и вузами. Например, с красноярскими, особенно с институтом леса. Он помогает нам устанавливать климат «с шагом» до года. Сотрудничаем с институтами Иркутска и многих других городов. Комплексность тоже позволяет нам быть лидерами.

Но главная все же задача археологов в том, чтобы как можно меньше получить раскопанного материала, но как можно больше извлечь из него необходимой информации. Вот это называется современной работой. Что, кстати, и привлекает к сотрудничеству с нами специалистов из других институтов. Увы, но таких условий для работы, как у нас, для археологов ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге нет. Многие, в том числе и из столиц, приезжают к нам работать. У нас около 80 совместителей из других городов и центров. Мы платим им копейки, по существу, но по договорам будет во много раз дороже. А работают они у нас с большим удовольствием, так как участвуют в совместных программах. Укрепляется и взаимность интересов, расширяется выход на новые проблемы.

Наш институт из года в год усиливает свое влияние. Особенно в вузах. Мы имеем с ними девять совместных лабораторий. И не в Новосибирске, а в самых разных городах Сибири, начиная с университета в Барнауле. Словом, институт развивается во все стороны науки и географии. Но больше, похоже, претендовать на газетную площадь у меня уже нет возможности.

Это было правдой. Беседу пришлось прерывать, хотя жалел, как всегда, что надо сокращаться.