Георгий Константинович Боресков. Фото со стенда в музее Института катализа СО РАН.

Георгий Боресков - подполковник. Германия, 1946 год.

Три поколения Боресковых (снизу вверх) - академик Георгий Боресков, его отец - полковник Константин Михайлович Боресков и дед - генерал-лейтенант, военный инженер Михаил Матвеевич Боресков.

- В институт пришел еще студентом, - рассказывал он, - в 1966 году. И туда, где руководителем лаборатории был именно Боресков. Здесь же работали и другие участники нашего «круглого стола». Например, Тамара Михайловна Юрьева и Тамара Витальевна Андрушкевич. Здесь же подготовил диплом, стал аспирантом и защищал кандидатскую диссертацию.

Сразу скажу: все, что сделал Боресков, - это была работа пролонгированного действия. Даже сегодняшние успехи института связаны с тем, что он делал как ученый и руководитель. И директора института после него академики Кирилл Ильич Замараев и Валентин Николаевич Пармон сумели сохранить и развить традиции, заложенные Георгием Константиновичем.

- Вы не могли бы выделить из традиций и основ самое важное?

- Шеф (так мы между собой всегда называли Борескова) четко и сразу определил: примат в институте за фундаментальными исследованиями и проблемами. И не только следил за этим, но и сам лично очень высоко держал планку фундаментальных исследований. Подлинная научная школа не вырастает из мелких, второстепенных задач. И научное признание в стране и за рубежом мы получили как раз потому, что занимались решением крупных задач и проблем.

Но при этом Боресков никогда не пренебрегал прикладными исследованиями, хорошо понимая, как они важны и как нужны практике. В том числе и потому, что он сам хорошо знал нужды производства. Боресков немало лет отработал на заводе.

(Когда-то на этом предприятии выпустили проспект. На нем был напечатан портрет не директора завода, как вроде бы полагалось в те времена, а тем более - в нынешние, а Георгия Константиновича Борескова, объективно и открыто признавая его заслуги, как специалиста.)

- Напомню, - продолжал рассказ Зинфер Ришатович, - что наш институт получил свою первую награду - орден Трудового Красного Знамени - за трудовой вклад в развитие народного хозяйства, за тесную связь с предприятиями.

Не меньшее внимание при Борескове уделялось и международному сотрудничеству. Первый инновационный центр по взаимодействию со странами СЭВ был создан в нашем институте. При Борескове разрабатывались различные международные программы. Мы много лет назад получили выход на зарубежные семинары - французский, японский, американский и другие. Большинство из них были организованы Георгием Константиновичем. Он первым из наших химиков сумел войти в американскую программу, которая предусматривала десять основных направлений развития по научному сотрудничеству США и СССР.

Катализ вошел в число важнейших направлений. И уже тогда авторитет Борескова был настолько высок, что в США катализ внесли в важнейшие направления сотрудничества без обсуждения. Такое доверие оказывается редко. Утвержденная программа позволила послать на полгода и даже на год поработать в Америке примерно пятьдесят молодых ученых из Новосибирска, Москвы, Баку, Тбилиси и других городов. Вопрос о программе сотрудничества обсуждался тогда в конгрессе США. Потому что это был не только научный, но и политический прорыв в отношениях США и СССР. Обсуждение закончилось в пользу России. Крупнейшие американские химики программу поддержали. Они знали, какого масштаба ученый выдвигал на первый план для сотрудничества катализ.

Впрочем, сейчас на всех международных форумах и семинарах при представлении можно слово «катализ» уже опускать. Достаточно сказать, что ученый приехал из института Борескова или еще проще - «от Борескова», как сразу всем все понятно. Давний пиетет срабатывает. На юбилей Борескова приезжала в Академгородок целая делегация с завода, на котором он работал в войну.

- Три года назад, - вспоминал Исмагилов, - я поехал на конгресс в Сеул. Регистрируюсь. Проверяют, заплатил ли за участие в конгрессе. В списке этого не находят. Заверяю, что заплатил. Предлагаю проверить по списку стран, из которых приехали ученые на конгресс. «А... - говорят, - за вас Боресков заплатил». А к тому времени Георгий Константинович уже давно умер. Так что даже имя нашего шефа, которое носит институт катализа, нам помогает.

- Что такое научная школа? - спрашивал Исмагилов и тут же сам отвечал. - Это продолжение традиций. Присутствующий здесь Валерий Иванович Бухтияров занимается успешно физическими методами в исследованиях по катализу, которые сегодня имеют решающее значение. В том числе и потому, смею утверждать, что наш институт наиболее оснащенный во всей России среди химических институтов. Такое количество первоклассных приборов едва ли где найдешь еще. И все они расположены в одном здании и доступны для одного коллектива. Об этом тоже очень заботился наш шеф, считая, что наука должна быть оснащена самыми современными приборами. Золотая для работы традиция сохраняется до сих пор. При всех обстоятельствах. Это важно и при заключении контрактов с западными фирмами на поставку новых приборов. Их привлекает, что все будут работать в одном коллективе. Это дает возможность в одном институте провести такие исследования, какие другим институтам недоступны.

Не буду умалчивать, что оснащению института помогало и то, что шеф одновременно был членом коллегии сразу двух мощных министерств. В том числе Средмаша. И нам то, давнее, влияние Борескова до сих пор помогает. Масштаб его личности был огромен. Авторитет - не меньше. Например, с председателем Совета Министров Косыгиным он говорил на равных.

И точно с таким же равенством он беседовал с аспирантами и студентами. Его безукоризненная воспитанность не допускала исключений. Уважительность и приветливость были для него нормой. Я обозленным не видел его никогда. Даже критику или какие-то замечания он смягчал юмором. Помнится, я вместе с другим научным сотрудником и со своим дипломником выполнил работу, которую Боресков считал важной, но не главной для наших исследований. Однако мы «доложились». В конце заседания Боресков, чтобы никого не обидеть из авторов представленной статьи, сказал так: «Пилипенко (а он был всего лишь тогда студентом) с двумя научными сотрудниками...». Все, конечно, рассмеялись, но никто обижен не был. В науке юмор, возможно, даже важнее нередко, чем на эстраде. Расскажу еще одну коротенькую историю. К нам приехал сценарист фильма «Москва слезам не верит» Черных. Тогда он был в зените славы. Заявил, что хочет снять фильм о науке, но чтобы обязательно с конфликтом. Георгий Константинович его с обычным вниманием выслушал, а потом заявил: «А у нас в науке конфликтов нет». И тема «заглохла».

Боресков никогда не пренебрегал прикладными исследованиями, хорошо понимая, как они важны и как нужны практике. В том числе и потому, что он сам хорошо знал нужды производства. Боресков немало лет отработал на заводе. (Когда-то на этом предприятии выпустили проспект. На нем был напечатан портрет не директора завода, как вроде бы полагалось в те времена, а тем более - в нынешние, а Георгия Константиновича Борескова, объективно и открыто признавая его заслуги, как специалиста.)

Институт катализа СО РАН.

- Могу добавить, - продолжая беседу, заметила Тамара Михайловна Юрьева, - как реагировал Георгий Константинович в конфликтных ситуациях. Человека, которого он переставал ценить и уважать, он переставал замечать. Никаких грубых упреков, никакого публично выраженного недовольства, конечно, не было. Такое исключалось в стиле работы и в характере Георгия Константиновича. Но несостоявшийся человек и ученый уходил для него в забвение, полное и окончательное. Шеф больше с ним не общался. И это было как приговор. В лаборатории Борескова, центральной в институте, насчитывалось девять групп сотрудников. Из нее то уходили на повышение, то выделялись другие самостоятельные звенья науки. Но все, кто с ним работал, имел счастливую возможность получить высочайшего уровня консультацию практически по любому вопросу - он был, в сущности, энциклопедист в химии.

- Но в те времена, по крайней мере, это была особенность почти всех институтов в Академгородке?

- Наша особенность в том, что Георгий Константинович был исключительно крупной фигурой в науке. Данная нам при нем свобода вылилась в то, что практически все те девять групп стали самостоятельными лабораториями.

- То есть школа Борескова непрерывно расширялась и отпочковывалась?!

- Все были столь разно направлены в своих исследованиях, что от руководителя требовалась очень широкая квалификация. Борескову это было по силам. Каждый из нас занимался более узким направлением. Шеф не мог руководить настолько плотно, чтобы детально обсуждать с нами все конкретные планы работы. Но беседы, консультации с ним на высочайшем уровне позволяли нам получать от него ответы на все вопросы, которые нас интересовали. Это и поражало в нем, и восхищало.

А дальше мы плыли сами. Никаких рамок он нам не ставил.

Бесспорным достижением Георгия Константиновича считаю, что он в институте заложил все направления каталитической науки. Это квантовая химия, проектирование, моделирование реакторов...

- Простите, но для взгляда со стороны едва ли проектирование можно приписать к фундаментальным исследованиям...

- Для нас это очень важно. Еще в первых своих работах по серной кислоте шеф рассчитывал реактор, занимался квантово-химическими расчетами, делал катализатор, моделировал процессы и аппараты. Уже при организации института был создан отдел физических методов. Таким подразделениям науки особо требовалась современная материально-техническая база. И не один, конечно, Георгий Константинович о ней заботился. С первых шагов у Сибирского отделения были особые условия для приобретения оборудования. Это позволяло вести исследование катализа, катализатора и процесса одновременно как химиками, так и физиками. Комплексные исследования не когда-то осваивались у нас, а были с самого начала. В этом очень большая заслуга Георгия Константиновича. Один и тот же катализатор - его структура, свойства и т.д. - изучались разными методами. У нас такая возможность существовала. При одном методе можно хорошо объяснить любое свойство, например. Но когда вы исследуете катализатор разными методами, то тогда вы получаете экспериментальные результаты, которые надо объединить. А они в большинстве случаев «конфликтуют». И истина лежит в той части, где разрешается этот конфликт. То есть надо было необходимые знания получать прежде всего на теоретическом уровне. Именно этому уделялось очень большое значение.

В результате в нашем институте, прежде всего в лаборатории окисления и в тех, которые от нее отпочковывались, создавался культ чистого, грамотного, многостороннего эксперимента. Он касался исследований каталитических свойств, кинетики, каталитической активности, особенностей поверхности самого катализатора. С появлением новых методов эти исследования только углублялись и расширялись. Они не потерялись до сих пор. Теперь это считается нормой работы. Вот в чем я и вижу понятие научной школы. Школа живет потому, что отношение к эксперименту, как при Борескове, - его комплексности, глубине и чистоте сохранилось. Среди присутствующих на «круглом столе» есть молодой человек, который пришел в лабораторию после Борескова. Но в ней работают как при Борескове. Впрочем, как и во всех других лабораториях, которые появились и выращены при Георгии Константиновиче. Все наши исследования проводятся научными коллективами. Многие сотрудники вне лаборатории: рентгенщики, электронные микроскописты и другие. Но все наши публикации совместные. Мы вместе работаем много лет и научились друг друга понимать, что тоже следует отнести к заслугам шефа.

Тамара Витальевна Андрушкевич.

Александр Александрович Хасин.

Валерий Иванович Бухтияров.

Зинфер Ришатович Исмагилов.

...на академика Борескова у заведующей лабораторией Тамары Витальевны Андрушкевич.

- У шефа, конечно, было мало возможностей долго общаться с каждым научным сотрудником и беседовать с ним подробно. Но в своем кабинете он частенько проводил собрания руководителей групп. Мы там очень подробно отчитывались за проделанную работу. Он всех выслушивал, пытливо расспрашивал и намечал вместе с нами вехи дальнейших исследований в конкретной тематике каждой группы. Вспоминаются мне и открытые институтские семинары нашей лаборатории. Они проводились в конференц-зале, и приходил, кто хотел. Хотя на семинарах лаборатории окисления зал был практически всегда заполнен. Слушать Борескова было не только полезно. Это доставляло и удовольствие. Он выступал прекрасно. Особенно удавались ему заключения. Он в любой тематике умел выделить основное. И неважно, кто и как докладывал - умело или неумело. Резюме Борескова следовало обязательно после каждого выступления. А потом еще он ждал вопросы. Очень любил, когда ему их задавали. Шеф «вытягивал» из дискуссии самое главное. И так, словно это главное исходило не от него, а от докладчиков и участников дискуссии.

Его интеллигентность и тактичность проявлялись постоянно. Хотя бы при выходе в свет основанных с его помощью двух научных журналов, которые ныне печатаются на английском языке, а один из них стал международным.

Шеф формировал в институте стиль, наше поведение. И во всем: в отношениях с людьми, в обращении к ним, в одежде, в праздновании знаменательных дат... Большинство наших молодых сотрудников старались ему подражать. Даже в интонациях при разговорах между собой. Боресков был очень популярный директор как среди мужчин, так и среди женщин. (Тут я вспомнил слова одного давнего теперь классика: «Лидер должен нравиться». - Р.Н.).

- Не помню, - рассказывала Тамара Витальевна, - чтобы Георгий Константинович сидел в присутствии женщины. Не помню также, чтобы он кого-то не подвез, когда выходил из института вместе с женщинами. А машину водил сам. Сейчас другой стиль - начальство проносится мимо. («Но и другой темп», - отметил про себя. - Р.Н.). Боресков был чуток к слову, любил классику, романсы, советовал мне, чтобы мой сын больше читал Чехова. Тогда он не вырастет плохим человеком. Наконец, Георгий Константинович отличался благородством. Нынешний мэтр художник Илья Глазунов в молодости попал в опалу, ему не давали хода и исключили из Союза художников. Именно тогда академик Боресков заказал ему свой портрет и портрет дочери. Сочувствуя, стараясь помочь молодому живописцу. Поступок его напоминал протест.

Молодой заведующий лабораторией Александр Хасин пришел в институт катализа после Борескова. Но из разговоров родителей помнит о нем с детства.

- Но, поступив на работу в институт, - говорил Хасин, - я прочувствовал хорошо дух школы Борескова. Проявлялся он, например, в исследованиях сложных систем сложных материалов и в довольно сложных каталитических реакциях. В исследованиях всегда комплексных и многосторонних. И очень тщательных. Этот стиль комплексных исследований, заложенный еще при Борескове, стал сейчас международным стандартом. А точнее - стандартом качества для тех, кто работает на мировом уровне. Если по сути говорить, то Боресков основатель не только нашей научной школы, но и родоначальник вообще науки о гетерогенном катализе. Но не единственный. Вместе с некоторыми выдающимися зарубежными учеными. Если еще обобщеннее говорить, то стиль работы, «привитый» в химии Боресковым, и стал стандартом качества во всем мире. Ныне в передовых лабораториях также комплексно исследуются и поверхностные, и объемные, и структурные свойства катализаторов.

Считаю, мне повезло, что я попал в гетерогенный катализ, как в науку. Исследования здесь - не прямая дорожка. Необходимо всестороннее изучение одного и того же объекта, и лишь после этого можно о нем составить какое-то мнение, сделать выводы. Одного эксперимента недостаточно. Поиск здесь напоминает сложный, запутанный лабиринт. В этой науке много молодежи, и мне нравится с ней работать. Гетерогенный катализ живет и развивается. Наш институт забирает к себе большинство старшекурсников - химиков НГУ. И всем находятся интересные задачи.

Остается уточнить, что Александр Хасин закончил не НГУ, а Московский физтех. И он единственный из группы уехал в Новосибирск, стал работать в институте катализа. Более половины его сокурсников уехали в США и в другие страны. Александр ничуть о своем решении не жалеет и рад, что случилось именно так.

Тамара Михайловна Юрьева.

Владимир Владимирович Городецкий.

Ролен Константинович Нотман.

В сквере возле института катализа.

...Позволю себе маленькое отступление, прежде чем беседу «подхватит» доктор наук Владимир Владимирович Городецкий. Всех выступающих до него пришлось, хотя и немного, «ужимать». В работе надо оглядываться на размеры газетной площади. Но вот Городецкого не хочется. Он выступал не только содержательно, но и с некоторым артистизмом. Рискну все же сохранить (но без излишней дотошности), что говорил ученый:

- Наш институт катализа - мощный и продвинутый. (Он еще добавил «в современности», но будем считать, что это не говорилось. - Р.Н.) Когда я пришел, то у Георгия Константиновича были две любимые лаборатории: окисления, которой он руководил, и металлических катализаторов. Ею руководил Александр Викторович Хасин - один из любимых учеников шефа и первоклассный ученый. К Хасину я и попал после окончания Ленинградского технологического института. В студенчестве много слышал о катализе. И представьте, однажды мне приснился сон. В нем я шел по какому-то городку «в сопровождении» елочек. Падал снег. Я шел, шел и увидел здание. А на нем надпись: институт катализа. Этот сон, увиденный за два года до окончания института, оказался вещим. Удивительно, но факт. В том числе и потому удивительно, что я был распределен в другой институт, военный. Но оказался все же в институте катализа, чему способствовал Георгий Константинович. И это вопреки выпущенному тогда постановлению выдавать дипломы выпускникам некоторых вузов только по прибытии их к месту назначения. Так и прибыл в Новосибирск: без диплома. Вот и живу теперь... в сопровождении елочек, которые стали большими елями.

Когда прибыл, «предстал перед очами». Шеф все выслушал и сказал: «Что ж, приступайте к работе». Следующая встреча с Боресковым у нас была лет через пять, не раньше. Долго пришлось довольствоваться только прекрасными выступлениями шефа в заключительной части при обсуждении отчетных докладов, когда всем раздавалось... по серьге. Это был волнующий момент. Потому что та часть докладчиков, которая их не получала, чувствовала себя нехорошо. Каждый раз приходилось впитывать в себя науку о катализе, так как специальность у меня была другая.

Однако мне удалось все же проникнуться какими-то идеями, исходящими от Георгия Константиновича. Его, например, интересовала каталитическая активность центров, которые находятся на разных гранях. Требовалось разработать метод, позволяющий все увидеть. Мне это удалось. Я был тогда рядовым стажером. Академик уже знал о полученных результатах. И возникал вопрос: а будет ли ему все, что меня волнует, интересно?! Но однажды раздался звонок из дирекции и я услышал: «Приготовьтесь. Через двадцать минут вы будете выступать перед профессором Ионовым (очень известным ученым из Ленинградского физико-технического института, создателем масс-спектрометров, работавших в космосе).

Жду. Высокие спецы заходят. Я рассказываю, они слушают. Боресков вопросов не задает. Их задает Ионов, занимающийся такой же методикой со своими многочисленными аспирантами. Вопросов много. Шеф по-прежнему молчит. Наконец питерец интересуется: «А где вы учились?» Отвечаю: «В Питере. В Техноложке». «Знаете, - говорит профессор. - Я вас приглашаю на Всесоюзную конференцию в Ташкент». «Мы ему поможем приехать на конференцию», - вступает наконец в разговор Боресков. И более ни слова.

- И через месяц, - вспоминал Городецкий, - я уже делал доклад о своем методе на конференции по эмиссионной электронике в Ташкенте. Дальше шла нормальная научная работа. Написал диссертацию. Но защитить ее не мог... из-за казусной ситуации: мой научный руководитель отказался им быть.

- Это скандал!

- Даже хуже, чем скандал, - засмеялся Городецкий. - Особенно, когда диссертация уже готова. Обратился к Георгию Константиновичу. В ответ было велено принести ему диссертацию. Принес. Шеф смотрел ее примерно час. Задал несколько вопросов. Я ответил на них. А потом шеф сказал: «Идите и пишите автореферат по диссертации, а вашим научным руководителем буду я». Вот вам еще несколько примет научной школы Борескова. Примите во внимание и то, что я не имел с ним тогда ни одной научной публикации. Если шеф верил в человека, то безусловно.

Спустя два года я написал очень большую и, смею утверждать, хорошую статью. Причем совместно с иностранным ученым, профессором Кнором, крупнейшим специалистом в области катализа из Чехословакии. Мы направили статью в широко цитируемый научный журнал. Среди авторов статьи называлось и имя Георгия Константиновича Борескова. Потому что мы вместе обсуждали эту работу. Боресков тогда приехал на конференцию в Чехословакию. Мы встретились с ним. Я тогда там работал. Он прочитал статью, высоко ее оценил, даже назвал работу великолепной, но отказался быть одним из авторов работы. «Потому что идеи, используемые в статье, - сказал он, - действительно развиваются в нашем институте, но руки и все остальное не мое, а ваше». И Боресков вычеркнул себя из авторов статьи. Лишь через два года он согласился поставить свою подпись под новыми статьями, написанными вместе с ним, потому что тут он был полноценный автор. Щепетильность Борескова была абсолютной, без всяких исключений. Он очень трепетно относился к квалификации тех сотрудников, которые с ним работали не вплотную, а как бы на небольшом расстоянии. Это тоже примета настоящей научной школы. Шеф постоянно заботился о том, чтобы молодые сотрудники тоже были освещены светом признания и входили бы побыстрее в научный мир. Он никогда не забывал об обратной реакции в отношениях академика и директора института и другими сотрудниками, особенно молодыми.

Коллективно договорившись в самом начале встречи пренебрегать «иерархическим порядком» в выступлениях, мы решили последнее слово предоставить заместителю директора института доктору химических наук Валерию Ивановичу Бухтиярову.

- Сначала сделаю одно обобщение по всем выступлениям, - сказал Бухтияров. - Очевидно, что мы все очень рады работать в институте катализа имени Борескова. Мы им дорожим и его любим. И в этих чувствах тоже есть проявление школы Борескова. Да, можно и нужно обсуждать научные аспекты этой школы. Единомыслие не для нас. Но самое главное, что и те, кто знал Борескова, и те, кто только читал о нем или видел его профиль на барельефе, гордятся своим институтом и очень это ценят.

Здесь верно говорили, что научная школа - не только ее лидер. Это и те ученые, которые идеи и традиции лидера передают своим ученикам. Например, идея Борескова о необходимости изучения активных центров катализаторов привела к созданию лаборатории металлических катализаторов. Развитие этой идеи привело к новому направлению в катализе - установлению взаимосвязи между структурами и каталитическими свойствами. Но платформа для этих времен была подготовлена Георгием Константиновичем, когда институту удалось приобрести совершенно уникальное оборудование за валютные деньги. И уникальность его сохраняется до сих пор с восьмидесятых годов. Правда, сейчас лаборатория реорганизована в лабораторию исследований поверхности. То есть исследований химического состава и структуры поверхностей твердых катализаторов. Потому что именно химический состав и структура активного центра и определяют те свойства катализаторов, которые затем используются в промышленности, на практике. Уместно напомнить, что катализатор - такое вещество, которое ускоряет химическую реакцию, но не расходуется к исходу этой реакции. С тем же катализатором можно повторить одну и ту же реакцию сотни, тысячи и даже миллион раз. В этом коммерческая привлекательность катализаторов. Нередко себестоимость одного катализатора составляет 0,1 процента от всего процесса.

- Грубо говоря, за рубли можно получать тысячи?

- Именно так.

- Существовало такое мнение, - рассказывал Валерий Иванович, - что структура активного центра катализатора есть мертвое вещество. А оно откликается на воздействие тех самых реагентов, которые и «хотят» превратиться уже в продукты реакции в присутствии катализатора. Активный центр подстраивается под реакцию, и мы не можем рассматривать его отдельно от той газовой среды, с которой или в которой он работает. Это направление, связанное со спектроскопией in-situ (по аналогии с in-vivo в биологии), особенно с рентгеновской фотоэлектронной спектроскопией, продолжает развиваться в институте. Если попроще сказать, изучается химическое состояние элементов, входящих в структуру активного центра, и то, как эти элементы изменяются в ходе каталитической реакции. До сих пор на этом направлении мы работаем на мировом уровне, несмотря ни на какие финансовые трудности. А развитие этой темы идет очень быстро. В Германии, например, на источнике синхротронного излучения строится специальный канал, который так и будет называться - каталитическим. Здесь будут изучать самые разные реакции. Я очень надеюсь, что наш институт сможет участвовать в работе немецкого объекта, мы готовы освоить до двадцати процентов времени работы канала.

- Для такого дела нужны специалисты экстра-класса...

- А мы не берем посредственных. Имидж института катализа позволяет отбирать лучших. Сейчас так: талантливые и активные не идут в институты, если они работают не на мировом уровне. В годы, когда приходилось выживать, нам очень помогла та широта в работе, которая была заложена Георгием Константиновичем Боресковым. Мы занимаемся исследованиями от атомно-молекулярного уровня с помощью физических методов и уникальных приборов и установок, о которых уже шла речь, и вплоть до разработки катализаторов для конкретных химических процессов. Наши специалисты сумели отразить натиски дикого российского рынка. А сейчас институт уже не одолеть, хотя трудностей, конечно, хватает. Однако наука не гибнет, если сохранены и развиваются научные школы.