Институт солнечно-земной физики СО РАН.

«Kруглый стол» в Институте солнечно-земной физики.

Академик Гелий Александрович Жеребцов.

- То есть более чем сто лет назад, - пояснил академик Жеребцов, - когда еще только планировали построить Транссибирскую железную дорогу. Требовалось провести магнитную съемку, совершенно необходимую при строительстве такого масштаба. Да и для большинства других объектов. Тогда в Сибирь император российский отправил артиллеристов. Они относились к элитной, образованной касте специалистов. Позднее их записки опубликовали в авторитетном журнале Российского географического общества. И что удивительно! Артиллеристы предвидели, что именно в Тункинской долине (она «под боком» у Иркутска. - Р. Н.) будет развиваться наука. Прошло время. Сейчас именно в этой долине расположена самая крупная солнечная обсерватория. Хотя места здесь, как и встарь, не сильно заселены и в специалистах перебора нет. Но предвидение, напоминающее провидение, образованных царских спецов сбылось полностью, хотя занимались они всего лишь магнитными съемками. А чтобы их провести, надо было измерять вариации магнитного поля. В то же время по указу императора были учреждены четыре магнитные обсерватории: в Иркутске, Тифлисе, Санкт-Петербурге и Екатеринбурге. Наша магнитная станция - опорная для Сибири и Дальнего Востока до сих пор.

Обращаясь теперь к таким проблемам, как глобальные изменения окружающей среды и климата, мы видим, насколько важна была работа тех царских артиллеристов, занимавшихся так называемыми длинными рядами.

- А что это такое?

- Это непрерывные ряды наблюдений. Когда запись идет каждый день и каждый час. Вот так уже сто тридцать лет записывается магнитное поле. Можно подумать: зачем так долго?! На самом деле для изучения столь сложных природных процессов, как существование Земли или глобальных изменений климата, 130 лет наблюдений - совсем недолго. Но все-таки это хорошая база данных для работы ученых.

- Так вы с организации давней магнитной обсерватории ведете «летосчисление» своего института?

- По смыслу - да. Хотя ведомственная принадлежность обсерватории постоянно менялась. Да и строилась она мучительно. До середины достроили, а потом, как и в нынешние времена, денег не хватило. Читаешь обо всем этом и думаешь: не такие уж большие перемены пришли в нашу жизнь... Но мало-помалу обсерватория усиливалась и «обрастала» новыми обязанностями: стали проводить метеорологические наблюдения, аэрологические, когда принялись запускать первые воздушные шары для изучения грозовых явлений и т.д. Кстати, в Иркутске был когда-то воздухоплавательный Восточно-Сибирский дивизион. Наша история богатейшая. В нее только надо вглядеться, всмотреться, вчитаться...

Но история, конечно, не застывшая форма. Она постоянно развивалась, в том числе и история нашего института. Время требовало новых видов наблюдений. Например, появилось некоторое подобие метеорологического института. Но тут началась Великая Отечественная война. Она подтолкнула к исследованиям и решениям многих, прежде всего вневедомственных задач. Это исследования верхних слоев атмосферы и ионосферы. Именно здесь, в Иркутске, наши специалисты одни из первых в стране стали развивать исследования ионосферы и распространение радиоволн. Отсюда и выросла одна из научных школ, которую волею судьбы мне и приходится сегодня возглавлять.

Ионосферу коротко можно характеризовать как смесь заряженных частиц и нейтральных. Она играет ключевую роль в дальнем распространении радиосвязи и во многом другом.

Была построена первая ионосферная станция. Это новое по тем временам направление возглавил выпускник Иркутского государственного университета, а в дальнейшем профессор и заведующий кафедрой радиофизики Валерий Михайлович Поляков. В институте солнечно-земной физики работают очень много его учеников. Мне Поляков помогал всю жизнь. Он был не формальный руководитель и не только блестящий ученый, но и чуткий, искренний и заботливый человек. На всех поворотах жизни Поляков спешил помочь людям.

- Это его портрет на фасаде вашего института?

- Нет. Это портрет первого нашего директора Владимира Евгеньевича Степанова, тоже основателя одной из научных школ. Член-корреспондент Виктор Михайлович Григорьев - его ученик, и он на нашей встрече представит вам эту школу.

- Ионосферная станция достаточно интересно развивалась, - продолжал рассказывать Гелий Александрович. - Она была переименована в комплексную магнитную ионосферную станцию. От нее отделилась, «ушла» метеорологическая часть. А наша станция усиленно проводила геофизические исследования, изучала верхние слои атмосферы, космические лучи, геомагнетизм, проводила наблюдения за Солнцем. Так работа продолжалась до 1961 года. Когда, как говорится, назрело решение, что станцию надо преобразовывать в академический институт. Условия для преобразования были совершенно объективными. Мир вступал в космическую эру. Пришло время для крупномасштабных экспериментов на всей территории Советского Союза. Это относилось и к наблюдениям, и к отслеживанию, и к связи. На базе уже давно и хорошо работающей станции со сложившимся коллективом было вполне логично организовать институт. Тем более что первые кандидаты наук появились еще на станции, что тогда было большой редкостью. Отмечу: некоторые начальники и ученые смотрели на состоявшееся преобразование станции в институт с подозрением или как на сибирскую экзотику. Какая, мол, может быть большая наука на станции?!

- Сибирь всегда в чем-то подозревали. Особым доверием она до сих пор не пользуется.

- Это уже, - улыбнулся Жеребцов, - «сидит», наверное, на уровне ген. Но при всем недоверии в институте стали успешно развиваться солнечные наблюдения. Группу исследователей возглавил Геннадий Яковлевич Смольков, еще один выпускник Иркутского государственного университета и тоже ученик Валерия Михайловича Полякова. Правда, позднее Смольков «перебрался» в радиоастрономы и благодаря его усилиям был создан и запущен в работу радиотелескоп, о котором написало едва ли не каждое издание в стране. Но это уже другая ветвь науки.

- Исследования Солнца, - рассказывал академик Жеребцов, - продолжали развиваться. Многие прикладные задачи способствовали этому. Своеобразным толчком к развитию были, например, спутниковое телевидение, радио и связь.

Все это казалось в те годы невероятным.

- В моем представлении тоже, - говорю Гелию Александровичу. - Запустили какую-то железяку, и люди всей страны прилипли к телевизорам.

- Да, - поддерживает Гелий Александрович, - удивление было на грани потрясения. Даже у меня, который хорошо знал, как распространяются радиоволны. Приехал в Норильск, сижу у телевизора, транслируется футбольный матч с Австрией, а мое удивление все равно безмерно. Это была настоящая революция, к которой мы, пусть в какой-то степени, но были причастны. Правда, потом и к этой революции быстро привыкли. Человечество долго не удивляется.

Школа Валерия Михайловича Полякова пустила большие корни. Многие его ученики отправились в другие города и организовали на новом месте такие же исследования, но большинство учеников Полякова остались в институте и успешно продолжают работу. По разным направлениям. К примеру, в институте стали готовить собственных электронщиков. Однако некоторые вместе со мной уехали в Норильск. Запрос был такой - проводить эксперименты на Крайнем Севере. Это место, с точки зрения геофизики, экстремальных событий: полярное сияние, сильные бури и т.п. Мы - все выпускники Иркутского университета - приехали туда для организации обсерватории. И организовали ее. Проработал в Норильске десять лет, там же защитил и кандидатскую диссертацию. Замечу, что все, кто со мной уезжал, стали кандидатами или докторами наук. Теперь они работают в Москве, Питере, в Новгороде, на Украине, в Белоруссии, повсюду. Обсерватория в Норильске продолжает работать и сегодня.

Другое направление связано с дальним распространением радиоволн. Это означало, что надо строить радиолокаторы, которые напрямую цель не видят. Мы предложили путь, позволяющий успешнее преодолеть эту «слепоту». Решая такие задачи, сами подучились, многое узнали в физике. Мы создали так называемые экспериментальные радиотрассы, выполнив очень большой объем работ. А самое главное - имея экспериментальные данные, нам удалось дать теоретическое объяснение и построить физические модели среды, которая исследовалась. В итоге создали общую картину всей системы. Разработанные нами физические модели пригодились для разных целей - военных и гражданских.

По данной тематике в свет вышло несколько научных монографий и много статей. Работа развивалась еще и потому, что у всех, кто начинал, уже были ученики и последователи.

Большой внезатменный солнечный коронограф Саянской солнечной обсерватории Института солнечно-земной физики СО РАН.

Большой солнечный вакуумный телескоп Байкальской астрофизической обсерватории ИСЗФ СО РАН.

В год преобразования нашей станции в академический институт американцы обнаружили некий физический эффект, говорящий о том, что можно принимать сигнал, посылая вверх радиоимпульс, а можно также получить сигнал не от цели, а тот, который отражается на так называемых тепловых флуктуациях электронов. Этот принцип был хорошо развит, и появился новый метод исследований верхней атмосферы и ионосферы. Его назвали методом некогерентного рассеивания радиоволн. И у нас... побежали слюнки: как бы нам прижить у себя этот метод! Но освоение его связано с огромными затратами. Например, на крупнейшие антенны, мощнейшие передатчики, очень чувствительные приемники и сложнейшие системы обработки сигналов. Нам такие затраты были явно не по карману.

- Признаюсь, - уточнял академик Жеребцов, - мне казалось, что нам достичь этого невозможно, хотя физическую природу открытого американцами эффекта мы понимали, но едва ли до конца. Не представляли, насколько все сложно. И все-таки мы взялись...

Полагаю, что элемент авантюры в нашем начинании был. Вряд ли сейчас, в солидные уже годы, решился бы на такую работу.

Но тогда никакого опыта еще не накопили, что было скорее хорошо, чем плохо. Большинство научных школ начинается с молодых лет. Опыт может помогать, но и вполне может тормозить. Военные не хотели принимать наши заказы. Наши предложения казались им смутными и нереальными. Но, поработав на одной из военных станций, мы поняли, что она нам годится для тех задач, на которые мы решились. Долго искали всяческие подходы, чтобы станцию передали в наши руки. В конце концов нам передали ее в рамках конверсии Вооруженных сил. И мы приспособили станцию для исследований верхней атмосферы, для решения новых фундаментальных и прикладных задач. Станция стоит на своем месте и по сию пору, но поменяла военный профиль на научный. Это хороший пример того, когда хорошая военная техника попадает в хорошие академические руки. Станция помогла нам решить то, что казалось в начале пути невозможным. Без крепкой научной школы, созданной Поляковым, едва ли бы успех стал достижим. Идеи Валерия Михайловича развиваются и сейчас. В настоящей науке ничто не бывает закостеневшим. А если застыло, то о науке можно забыть, одна видимость остается.

Сегодня, например, мы занимаемся такими исследованиями, которые раньше даже не планировали. Например, наши радиофизики «влезли» в проблему космического мусора. Сначала надо обнаружить его и подтвердить, что это именно так. Потом следует понять, как и отчего он образуется, где концентрируется, по каким законам то собирается, то расходится и т.д. Очень интересная проблема. Да и важных прикладных задач здесь возникает много...

Мы когда-то мечтали о современных методах исследований. А теперь они освоены. Например, построенные для исследования атмосферы ионозонды с так называемой линейно-частотной модуляцией. Они помогли уменьшить искажения в получаемой информации, да и сами искажения сигналов при таком методе становятся источником информации о той среде, которая изучается.

Эту уникальную аппаратуру мы сделали вместе с другой организацией. Она нам хорошо служит. Вполне пионерская работа.

И напоследок моего немного затянувшегося вступления к беседе. В становлении школы Полякова большую роль сыграл член-корреспондент Академии наук Туркмении Николай Михайлович Ерофеев. Один из первых организаторов нашего института. При нем институт разработал ионосферную станцию, которую установили на спутнике. Она была первой бортовой станцией для ионосферных исследований.

...Читатель наверняка уже забыл упоминание академика Жеребцова о том, что институт сам себе готовил электронщиков. Между тем это очень помогло ученым, когда они перешли на новый уровень исследований, которые словно приблизили Солнце к Земле. Солнечный радиотелескоп института предельно насыщен электроникой. Впрочем, теперь, как и все остальные уникальные (те самые, единственные в России) установки. Более 250 антенн солнечного телескопа работают синхронно, ими управляет компьютер. Телескоп и в ненастье замечает и фиксирует все, что происходит в солнечной короне. Он может выдать «радиофотографию» Солнца в любой момент. Телескоп как впередсмотрящий Земли. Не случайно ученые института приглашались в Японию, когда Страна восходящего солнца тоже принялась сооружать свой солнечный телескоп. Специалисты Японии предпочли иркутян, а не питерцев, положим, у которых тоже академическая наука начиналась в какой-то степени с обсерватории. И, конечно, намного раньше, чем в Иркутске.

По мнению доктора физико-математических наук Александра Павловича Потехина, школе Полякова были свойственны те черты и традиции, которые присущи всем ведущим научным школам. Какие же они?

- Первое, - считает Потехин, - это дружный и творческий коллектив, который принимает активное участие в работе общего семинара для всех. В том смысле «для всех», что независимо от того, где и в какой должности человек работает или учится. В институте ли, в университете или на производстве. Наш семинар работал с 1948 года, когда была создана одна из первых в стране ионосферная станция. Пройти через такой семинар - это как пройти еще через одну высшую школу.

Вторая традиция, способствующая появлению классной научной школы, - синтез вуза и академического института. Творческое сращивание их. В Новосибирске с НГУ, в Томске с ТГУ и политехом, у нас с Иркутским государственным университетом. Кстати сказать, первым директором института солнечно-земной физики должен был быть именно Поляков Валерий Михайлович, который заведовал кафедрой в университете. В нем он и решил остаться. На директорство в институт не пошел, хотя сделал все возможное, чтобы наука успешно развивалась в институте. Сила научной школы Полякова, как ни странно, особенно проявилась в последние годы, когда академической науке было очень трудно. Но школа продемонстрировала такую жизнеспособность и жизнестойкость, что одолеть их, разрушить не удалось. Это поразительно, если учитывать, как беспардонно обращались с наукой после распада СССР, но большинство ведущих научных школ страны сохранилось, выжило, а теперь приобретает второе дыхание.

Больше того: именно в трудные годы мы заметно продвинулись в создании уникальной экспериментальной базы. Директор уже говорил, что нам помогла конверсия. Однако сама станция - еще не все. Уточню, что таких станций в мире всего девять, а в России одна. У нас. И тем не менее мы бы не шагнули вперед в своих исследованиях без научной школы, без учеников Полякова, без притока молодежи. Хотя, конечно, приток молодежи был меньше, чем раньше.

Все, что сделано в науке по распространению радиоволн в последнее время, - это, в сущности, тоже... перевооружение. Сейчас мы имеем самую мощную в стране экспериментальную базу для радиофизического изучения верхней атмосферы и распространения радиоволн. В первую очередь по оснащенности и широте решаемых задач. И даже по охвату территории, которая нашему комплексу «подвластна».

- Вы, похоже, можете сказать... спасибо перестройке. Редкий случай.

- Нет, - не согласился Потехин. - Вернее сказать так: спасибо отцам-основателям и тем традициям, которые они заложили в академической науке. Теперь в институте самый крупный отдел как раз тот, который занимается физикой атмосферы и распространением радиоволн.

Алексей Владимирович ОЙНАЦ.

Александр Павлович ПОТЕХИН.

Ролен Константинович НОТМАН.

Эльвира Идияловна АСТАФЬЕВА.

- Это феноменальный случай, если вдуматься. Кругом ужималась наука, распадались многие институты в стране, шла «утечка мозгов», лаборатории потеряли много талантливых людей, а мы все-таки выжили и приумножили. Почему? Один ответ на такой вопрос у меня есть. Положим, утверждается крупная программа. Следовательно, выделяется финансирование. Начинается дележка денег по всем предписанным строчкам: на зарплату, на оборудование и т. д. Наши все подряд пишут мне, что надо увеличить деньги на оборудование, а в институтах за Уралом, в московских особенно, все пишут, что надо увеличить деньги на зарплату. Вот только одно объяснение тому, почему у нас уникальная экспериментальная база. В сибирской науке примат работы, а за Уралом примат... ну да что говорить. И так понятно.

Еще одно дополнение. От доктора физико-математических наук Владимира Ивановича Куркина.

- Наша научная школа, - заметил он, - по численности в сравнении с предыдущими годами, конечно, «похудела». В ней сейчас примерно пятьдесят человек. Но из этих пятидесяти более сорока трех процентов - молодые ученые. А двадцать процентов из них - аспиранты. Согласитесь: отрадная тенденция. Вспомните, что еще недавно, в середине девяностых годов, ученый получал меньше, чем дворник. Разочарование в науке среди молодежи было массовым. Но вот прошло несколько лет, и тенденция стала меняться. Молодежь вновь потянулась к науке. По нашему институту видим. И хотя, к примеру, токари по-прежнему больше получают, чем ученые, молодежь от науки уже не отвернется. Интеллектуальная работа востребована. Конечно, мы принимаем разные меры, чтобы удержать молодежь. Прежде всего удержать интересной работой.

Мы возобновили работу байкальской школы научной молодежи по фундаментальной физике. Теперь у нас есть возможность приглашать ученых из других городов и даже из других стран. Лет пять-шесть назад школа была еще малочисленной. А сейчас хоть ограничивай число желающих, но мы этого, естественно, не делаем.

Популярность молодежной научной школы растет год от года. В ее рамках мы обязательно проводим научную конференцию, на которой с докладами выступают только молодые ученые. Их труды обязательно публикуются. Здесь же печатаются и обширные выступления приглашенных лекторов. В последний год байкальская школа молодых ученых стала международной. Ныне мы получаем гранты. Например, от Российского фонда фундаментальных исследований. Они небольшие, но все же говорят о признании школы. Больше того: некоторые институтские «грантодержатели» отчисляют на проведение школы из своих средств три процента. Они прекрасно понимают, что фундаментальная физика «имеет касательство» у нас ко всем лабораториям и отделам. Так что не стоим на месте, растем... В школу молодежную «втягиваем» не только своих аспирантов, но и университетских студентов. И даже выпускников школ. Вряд ли все пойдут в физики, но нам важно пробудить в молодых людях интерес к науке, подготовить смену. Всем им показываем наши полигоны, обсерватории, установки.

Сказанное доктором наук Куркиным мне очень хотелось подтвердить словами молодых. Не потому, что сомневался в сказанном. Хотелось увидеть огонь любопытства и интереса к науке в глазах молодых. Первым, к кому обратился, был Алеша Ойнац, младший научный сотрудник.

- Я приехал из Магадана поступать в Иркутский университет на физфак. Не буду говорить про любовь к науке. Слово очень высокое - любовь. А вот интерес к науке действительно появился в университете. Лекции у нас читали - заслушаешься. Уже на третьем курсе работал в вузе, а на четвертом выполнял курсовую в лаборатории института. Под руководством Владимира Ивановича Куркина. И практику с ним проходил, и диплом у него писал. Ну и остался здесь. Нигде мой интерес к науке не гасили. Однокурсники почти все занимаются сейчас компьютерами и системным администрированием. Но мне интереснее исследования, чисто интеллектуальная работа. Я «бросился» в компьютерное моделирование и распространение радиоволн, в исследования ионосферы, в обработку и анализ полученных экспериментальных данных. Мои интересы сильно укрепила научная конференция на Камчатке.

- Вот тебе на! - сказал со смехом Алексею. - Я полагал, что эти интересы укрепила конференция где-нибудь в Соединенных Штатах, а тут... Камчатка всего лишь.

- Если бы у меня был выбор, - отрезал Ойнац, - я бы все равно выбрал Камчатку. Там была незабываемая конференция, очень полезная. Для моих научных интересов на Камчатке уникальные условия. Кроме того, я был на конференциях в Киеве, в Воронеже и других городах. Круг общения сейчас у молодых исследователей широкий. Институт этому способствует всячески. За свои, как говорится, деньги я бы никуда не съездил. Даже с учетом того, что я еще преподаю в университете. Да и в институте в последние два года материальное положение молодых ученых укрепилось и стало стабильным.

Михаил Леонидович ДЕМИДОВ.

Анна Иннокентьевна ХЛЫСТОВА.

Владимир Иванович КУРКИН.

Виктор Михайлович ГРИГОРЬЕВ.

- Мы только что получили возможность отправить шесть наших молодых сотрудников на Генеральную ассамблею Международного радиосоюза в Индию. Именно уровень работ наших молодых исследователей позволил нам получить поддержку от оргкомитета этого крупнейшего форума ученых.

...Да, подумалось, целенаправленная нынешняя молодежь умеет выбирать. Кстати, объездивший весь мир путешественник Сенкевич считал Камчатку самым красивым местом на Земле. Пример с Алешей Ойнацем это подтверждает.

Точный выбор сделали и Анна Хлыстова, и Эльвира Астафьева. Кстати, Эльвира тоже ездила на Камчатку на конференцию по солнечно-земным связям и электромагнитным предвестникам землетрясений. А в этом году - на Всероссийскую конференцию по распространению радиоволн в Йошкар-Олу. Восторг от поездок полный, но, конечно, на «круглом столе» он выражался в сдержанной форме. Нынешняя молодежь, особенно в научной среде, не склонна бурно проявлять свои чувства. Девятого марта нынешнего года Эльвира успешно защитила кандидатскую диссертацию. Не менее упорно работает в науке и Анна Хлыстова. Спросил у Анны: «А как родители относятся к тому, что вы занимаетесь не совсем земными делами в своей обсерватории, смотрите в телескоп и весьма абстрагированы от реальной жизни?» Ответ был такой: «Родители гордятся моей работой».

Но детализировать работу Анны Хлыстовой уже нет возможности, потому что нам пора рассказать еще об одной научной школе, которую будет представлять, как и пообещал директор института, член-корреспондент РАН Виктор Михайлович Григорьев.

- Сначала скажу, как называется школа, - принялся за рассказ Григорьев. - Это физика солнечных процессов и явлений и создание новых методов их изучения. Начались солнечные исследования в Иркутске, когда вышло постановление об организации Сибирского отделения Академии наук СССР. То есть с 1957 года. Это был международный геофизический год. Тогда создавалось в стране несколько комплексных магнитно-ионосферных станций. Их работа включала и некоторые солнечные наблюдения, как оптические, так и радиоастрономические. Одна из станций была организована на базе существующей станции по измерению магнитного поля Земли и ионосферы. Ей «вменили в обязанность» изучение и мониторинг Солнца в оптическом и радиодиапазоне. Конечно, все это связывалось с начинающейся эрой космических исследований.

Непилотируемые космические аппараты уже летали, а пилотируемые готовились к полетам. Появилась необходимость в новых наблюдениях, в прогнозе радиационной обстановки на орбитах, по которым предстояло летать экипажам космических кораблей. Актуальной стала безопасность таких полетов. А Солнце - источник возмущений в верхней атмосфере и магнитосфере Земли. Пришло время, когда ученым предстояло непрерывно наблюдать за Солнцем и прогнозировать вспышки на нем и другие нестационарные явления типа выбросов плазмы или частиц высоких энергий, которые «добираются» до Земли. Вот почему создавалась целая сеть «наблюдателей» за Солнцем. Сначала это был хромосферный телескоп. Он ежедневно наблюдал за солнечными вспышками в поселке Зуй, расположенном между Иркутском и Ангарском. А второй наблюдатель - радиотелескоп - просто «разглядывал» поток от всего Солнца на определенной волне. Такой поток тоже дает информацию о состоянии в целом солнечной активности.

Основоположниками этих работ были уже упоминавшийся Геннадий Яковлевич Смольков и Георгий Вячеславович Куклин - выпускники Иркутского университета. Но в первые же институтские годы возникла потребность в создании уже более крупных солнечных обсерваторий. Не станции с двумя служебными телескопами, а целые комплексы с новейшими установками. Стали искать место для будущих солнечных обсерваторий. И, как когда-то царские артиллеристы, уперлись в Тункинскую долину. Впрочем, еще Пржевальский отнес долину к хорошим местам, где удобно вести астрономические наблюдения. Еще в старых книгах о курортах отмечалось, что в этой долине солнечных дней больше, чем в Крыму, а летом чуть ли не больше, чем в Италии. Если брать в целом за год.

И вот тогда, в 1962 году, был приглашен к нам доктор физико-математических наук Владимир Евгеньевич Степанов - основатель научной школы по солнечной физике. До нас он работал в Крымской астрофизической обсерватории, одной из самых крупных в стране. Когда Владимир Евгеньевич посетил долину, увидел горы и многозвездное небо над ними, он сказал: «Я ваш».

- Сам я, - продолжил Григорьев, - окончил Казанский университет и по специальности астроном. Познакомился со Степановым еще в студенческие годы, когда проходил практику в Крыму. И горжусь тем, что был его учеником. Едва узнал, что он будет директором института в Иркутске, сразу же заспешил к нему. Тогда мы были еще очень молодыми специалистами. Но Степанова это ничуть не смущало. И он поставил перед нами около двадцати задач, которые еще и сегодня далеко не все решены. В научном мире он был широко известен своими методами измерения солнечных магнитных полей. Солнце ведь - это газовый шар, плазма, весьма «буйное» образование. И если бы в космосе работали только гравитационные и ядерные силы, то все было бы достаточно спокойно. А возмутитель спокойствия в космических масштабах - магнитное поле. Оно лежит в основе нестационарных процессов - вспышек, выбросов, ускорения частиц и т.д. Вот почему основное направление исследований в этой научной школе института - изучение солнечных магнитных полей. Степанов был изобретателем первого солнечного магнитографа, который меряет не только величину магнитного поля, но и его направление или, как мы называем, вектор магнитного поля на Солнце. Он же и автор теории, позволившей на многие процессы взглянуть по-новому. Одновременно к тем же выводам пришел и японский астрофизик Уно. Они признаны как основоположники методов измерения магнитных полей на Солнце.

Основатель школы сибирской астрофизики, член-корреспондент АН СССР Владимир Евгеньевич Степанов.

Сибирский солнечный радиотелескоп ИСЗФ СО РАН.

Исследования, намеченные Степановым, активно развиваются. Мы изучаем магнитное поле Солнца как звезды, сильные магнитные поля в активных областях, проблемы возникновения сильного магнитного поля на Солнце, магнитные поля в волокнах и протуберанцах, которые признаются самыми загадочными явлениями на Солнце. Потому что в горячей плазме «висит» отчего-то плазма холодная.

- Да... - говорю Григорьеву, - и впрямь Степанов столько поставил задач перед своими учениками, что и они со всеми не управятся.

А в ответ слышу:

- Это был широкомасштабный ученый. И к тому же человек замечательный. Его интеллигентность проявлялась в исключительной внимательности к своим ученикам и сотрудникам.

Он знал их жизнь, их детей и жен. Один из ходовых его вопросов при всех встречах: «Какие у вас проблемы? Не надо ли вам помочь?» Но и жесткость в нем была. С ним не раз приходилось остро спорить. Помню, что по молодости я хлопал дверью и выскакивал за дверь его кабинета... Но никогда не было каких-то последствий после ссор со Степановым. Это попросту исключалось.

Кандидат наук Михаил Леонидович Демидов внес еще несколько штрихов в портрет Степанова. Демидов гордится тем, что в физике есть теория Уно - Степанова. Ему нравится, что в школе, к которой и он принадлежит, теоретическое направление хорошо сочетается с экспериментальным.

- Это, - подчеркивает Демидов, - нам по силам. Есть в мире всего два солнечных телескопа, на которых можно заниматься тематикой нашей научной школы. Один у нас, а другой - в Калифорнии, в Стэнфордском университете. Мы наблюдаем за магнитными полями на Солнце с очень высокой прецизионной точностью. А в последние годы даже с большей точностью и информативностью, чем американцы.

А теперь обещанная новая рубрика «Кредо академика». На этот раз свой взгляд на научную школу высказывает академик Гелий Александрович Жеребцов.   Академик Гелий Александрович Жеребцов. - К становлению научной школы надо относиться с особой внимательностью. Не может быть сплошной подъем. У научных школ бывают и остановки. Но это совсем не значит, что ее надо тут же разгонять. В науке нельзя все замерить. Здесь нужны выдержка и осмотрительность. Чуть перегнешь, а потом потери не сосчитаешь. Недавно прочел выступление министра Грефа и теперь убежден, что его надо отстранять от должности. В науке нельзя только подсчитывать, надо еще и почувствовать. Почему нам нравится фигурное катание? Да потому, что это красиво. Там оценивают без метража и хронометра, а по своим критериям. Так и в науке: в ней тоже есть красиво решенные задачи, изумительные догадки и находки. Их не запланируешь, аптекарски не взвесишь. Вот говорят, что каждый академический институт должен иметь не более двух уникальных установок. А если сам характер исследований заставляет иметь их больше? Что тогда?! А если уже есть больше двух таких установок и они прекрасно служат науке? Что, нужно обязательно подравняться и оставить только две? Но это лучший способ загубить в науке целые направления и научные школы. Наука - это творчество. Его ни в килограммах, ни в тоннах, ни в метрах не измеришь. Творчество надо оценивать здравым смыслом и умением понимать и уважать науку. В институте более тридцати лет ведутся прикладные астрономические исследования, связанные с наблюдениями за космическими аппаратами и космическим мусором. Постоянно отправляем эту информацию военным специалистам. По заказам Министерства обороны все время разрабатываем новые методы наблюдений. Выполняли эту работу даже в самые тяжелые годы. Нередко за свой счет. У нас даже подумывали закрыть эти работы. Но категорически возразил Степанов. Он постоянно говорил: «Надо думать с государственной точки зрения». А нынешние «метражисты» в правительстве весьма ущербно понимают государственную точку зрения. Вот сейчас говорят, что надо сокращать и научные школы. Если есть в институте три школы, то потребуют сократить до двух. Это опять чисто чиновничий подход к науке. Вот наша школа по радиофизике осталась единственная. А была в Москве - разрушилась. Была в Томске - разрушилась. Выжили только мы. И лишь потому, что у нас мощная экспериментальная база - ее никуда не денешь. А развал научных школ приводит к долговременным потерям, и неизвестно, как они еще отзовутся на развитии страны.