МОЙ ГЕРОЙ не любит музыки, не увлекается живописью, не ходит в кино. Он чужд страсти коллекционера и далек от спорта. У него нет приемника и, уж конечно, нет телевизора. «Ничего лишнего» - так мог бы он очертить линию своей жизни. Девиз, само собой разумеется, неверный: каждому ясно, что богатый духовный мир предпочтительнее бедного духовного мира.

- Для научной работы нужны четыре стены, - сказал он однажды.

- А природа, Богдан Вячеславович?

- Да. И еще приток свежего воздуха.

Он не терпит долгих разговоров. Боюсь, что и недолгие ему не по душе. И он не скрывает этого, не умеет скрывать или не хочет. Так что назвать его приветливым было бы большим художественным преувеличением. Даже учтивыми «спасибо», и «пожалуйста», он умеет оборвать на полуфразе любую наскучившую ему беседу. Когда я на второй день знакомства просил его быть со мной без церемоний (если, мол, некогда, гоните меня без стеснения), он сказал:

- Да. Много времени уходит на это. На все на это.

К исходу второй недели я вдруг узнал, совершенно случайно, что все это время он числился в отпуске. И никуда не уехал, каждый день являлся в свою лабораторию, следил за ходом экспериментов... Не скрою, я был обескуражен: как писать о нем? Ведь даже в плохих романах передовики уже не бегут с курортов в цех.

- Дело-то не отпустишь в отпуск, - буркнул он.

- Но зачем его брать, если не нужен?

- Отпуск у нас длинный, - объяснил он. - Ну, много его скопилось за два года. Не у одного меня. Некоторые косятся. Пришлось лишний «стравить». По-видимому, к разряду «лишнего», он относит все, что за пределами дела. Даже служебные командировки, даже научные конференции - их по возможности он избегает. А если тема сообщения интересна ему, норовит поймать докладчика где-нибудь в коридоре: «Каков так сказать результат?» И, ухватив суть, идею в двух словах, отрывисто поблагодарит и уйдет к себе - в себя.

- Богдан Вячеславович, что вы любите больше всего?

- Полную тишину... - И пояснил: - Думается легко.

Перед самым моим отъездом из Сибири я встретил его в гостях, в уютном семейном доме. Он пришел последним, старался быть незаметным, но был замечен, и все ему обрадовались. «Садитесь, Богдан Вячеславович», «Хочешь выпить, Богдан?» «К чему вопросы? Обязан выпить!». «За здоровье дам!». А он все молчал, покашливал, глазами помаргивал, и руки его, такие умные в деле, были тут враждебны ему, и он все покачивал руками, затрудняясь приспособить их. Как-то с размаху выпил, издали поднося стопку ко рту, поправил очки на остром носу и окончательно стушевался, спрятался за односложными ответами. Я понял, что он застенчив. Со всеми застенчив - с незнакомыми и друзьями, с подчиненными и начальством. Застенчив до грубости.

И еще я понял, что он до удивления мало занят собой, раздумьями о своем весе в обществе, своей внешностью, впечатлением, какое произведет на окружающих, мыслями типа «какой я талантливый» или «какой я скромный». А ему есть чем похвастать, работы его эффектны, и, когда он испытывает свои новые приборы и установки, собирается много народу, приходят большие ученые. В 1959 году с достижениями лаборатории знакомился Никита Сергеевич Хрущев. Но всегда наш изобретатель отходит на второй план, старается ничем не подчеркнуть, что он туг главный, и его не отличишь в толпе лаборантов и рабочих.

Итак, «ничего лишнего». Мир человека аскетичен и строг. Значит, беден?... Упрямая прямизна этой жизни все больше занимала меня!

ЧТО Ж, ПРЯМАЯ линия - она, конечно, «бедней» зигзага или кривой. Но именно прямая есть наикратчайшее расстояние между двумя точками. Видно, у каждого бывали в жизни моменты, когда какая-то важная цель спрямляла линию жизни. И человек, увлеченный главным, терял хотя бы на время интерес к побочному. Богдан Войцеховский сумел всю свою жизнь выстроить по прямой.

Заметьте, я не утверждаю, что это наилучший путь и что у всех должно быть так. У него было так.

Семи лет пристрастился читать журнал «Наука и техника», восьми - затеял строить вертолет, девяти - приспособил к нему бензиновый мотор. «С тех пор прилично знаю двигатели внутреннего сгорания», - говорит он без улыбки. С самого начала этот человек—однолюб. К слову сказать, он и женат на женщине, с которой знаком со школы. Войцеховскмй воевал, семь лет пробыл в армии, но даже на фронте ухитрялся читать, находил учебники в разбитых городах, возился с радиосхемами (он был связистом),продумывал ночами сложный физический эксперимент, о котором узнал впоследствии, что он уже выполнен и описан в науке.. Говорят, когда студентом он победил в соревнованиях по гребле (первый и последний его спортивный успех), весь институт был убежден, что «Богдан изобрел какое-то хитрое приспособление». Он был самым старым студентом, но едва ли не первым из сверстников стал настоящим ученым. Войцеховскому сорок лет. Он доктор наук заведует отделом быстопротекающих процессов Института гидродинамики Сибирского отделения Академии наук СССР.
...Столицы опустели ныне:
Покинув берега Невы
И академии Москвы,
Цвет общества живет в долине,
В прославленной долине той,
Что называют Золотой.

Так воспел академгородок местный поэт, смешливый физик. Нынешней осенью городу науки «стукнет» пять лет. Тайга сторожит его: в любую сторону полкилометра - и лес, рядом Обское море, Академический проспект упирается в желтый пляж, а там - синий простор, белые яхты... Хорош этот город. Современная экономная архитектура, каменные, в зелени, дома, удобные квартиры. Я слышал, но приросту населения он вырвался на первое место в стране. «Идешь по колено в детях», - сказал один мой здешний знакомый. В теплые дни дома пустеют, на Академическом толпа - в лыжных костюмах, майках, шортах, с рюкзаками, аквалангами, удочками, кошелками для грибов, надувными лодками. Одни бабушки остаются на скамейках: «Мой защитился. А ваш?..»

Войцеховский одним из первых перебрался на жительство в Сибирь.

«Ученый должен быть там, где лучше проблеме», - вот его формула. Честно говоря, в первую зиму проблеме не было лучше. Проблеме было хуже. Временные щитовые дома тонули в сугробах Золотой долины, морозы стояли до 45 градусов, болели дети, Институт гидродинамики («хитрой динамики», как называли рабочие) только еще строился - было не до углубленных научных занятий. И все же «аборигены» любят вспоминать эту первую зимовку, когда возникали обычаи, крепло товарищество, прокладывались первые лыжни и с особенным задором пелся марш новоселов: «Кому наука дорога, в столице делать нечего!»,

Войцеховский стихов и песен не одобрял: отвлекают от дела. Марлену Топчияну, своему ученику, сказал как-то с истинным сокрушением: «Я думал, вы серьезный человек, а вы на гармошке играете» (Марлен играл на аккордеоне). И не. то чтобы он ругал парня, - он его жалел. Сам Войцеховский на «чепуху» времени не тратил, «пробуксовывать» не желал и потому, быть может, даже тут сумел протянуть свою наикратчайшую прямую.

Стоит рассказать об этом поподробнее.

Дело в том. что наука нынче действительно «дорога». Для исследований необходимы приборы, аппараты, установки, подчас большие и огромные, а в последние годы и гигантские. Войцеховскому в ту первую зиму нужна была кавитационпая труба (или лоток) - серьезное сооружение, которое требует много воды, много электроэнергии, стоит миллионы и строится годы. Ни одна живая душа не упрекнула бы моего героя, скажи он что условий для работы у него нет и, следовательно, работать - изучать обтекание моделей потоком воды - он не может. Это было очевидно.

Войцеховский перешагнул через очевидность. Кто сказал, что поверхность воды всегда и всюду должна быть горизонтальной? И что поток должен непременно... течь? Пусть вода неподвижно стоит в лотке. А мы его согнем колесом, колесо повесим на вертикальной оси, раскрутим, центробежная сила прижмет воду к стенке - вот вам и поток, в который можно неподвижную модель ставить... В моем блокноте сохранился рассказ слесаря Виктора Михайловича Хорькова.

- Он когда придумал эту идею, то сразу проверил на модельке, и все подтвердилось. Тут он, конечно, пришёл ко мне: «Хорьков, будете старшим. Дело ответственное. Внимательность!» Ну, мы в логу варили установку, в самый мороз, а зимой варить - известно... И все-таки она вертится! Вы были там? Внутри колеса у нас поставлена кабина. Сядешь в кресло, а за окошком стенкой вода бежит и бежит, ладонью тронешь - упругая. Теперь строим новую карусель: воды берет мало, энергии - мало, денег - мало, а скорость сто метров в секунду. Такой ни у кого не было. А все почему? Додумался человек воду стоймя поставить!

ОЧЕНЬ ТРУДНО в наш век придумать новое - слишком многое уже известно. Ты только приступаешь к делу, ты ничего еще толком не решил, но уже есть, обступила тебя тьма-тьмущая рекомендаций, полезных сведений, готовых рецептов - очевидностей.

Они вкрадчиво внимательны к нам. Стократ проверены. Упрочнены всеобщим признанием. И наступают не беспорядочной толпой, но стройными рядами с развернутыми знаменами, на которых написаны имена наук. А главное, они - все эти ходячие мнения, прописные истины, общие места - очень удобны и всегда под рукой... Право же, трудно устоять перед таким натиском. Тем более, что в большинстве случаев очевидности и впрямь верны, справедливы - очевидны!

Каждый выбирается из этих пут по-своему.

Войцеховский, приступая к новому делу, старается «не знать» того, что добыто предшественниками. Такова его метода. Он не спешит в библиотеку. Неделю, две недели, месяц он думает. Сам думает, отбросив житейскую мудрость слабых: «И до нас жили люди не глупее нас». Потом, когда придет решение, он сядет за книги. Тут уж, будьте уверены, он все прочтет, что надо прочесть. Так что открытия Америк у него не будет. Но в начале пути он строптиво шагает один.

Можно спорить, верна ли эта метода и всегда ли годна, - Войцеховскому она явно на пользу. Знатоки (поверим им) отмечают неизменную оригинальность его решений, изящество экспериментов, новизну идей. Он полон идей. Удивительна, скажем, его установка для получения «стационарной детонации». Сам этот термин, предложенный Войцеховским, звучит диковато: все равно что «постоянный взрыв». Но он на самом деле ухитрился поймать детонационную волну, остановил ее и загнал в кольцо, где «взрыв» и бегает, пока подаётся горючая смесь... Впрочем, я не стану углубляться в суть научных трудов Войцеховского - это за пределами моей темы.

- Вот противоречие - сказал он. - Чтобы быстрее двигать идеи, нужен большой коллектнв. А чем больше народу, тем труднее выдавать идеи: все время берут административные дела... Выход? Набрать дельных людей.

При мне он вел беседу с конструктором, который пришел поступать на работу. Вначале шли обычные вопросы: где учился конструктор, что окончил, где работал, что делал. Потом вдруг, мучительно конфузясь и пряча глаза, Войцеховскнй предложил ему задачу по физике, поручил некий расчет. И седой инженер долго пыхтел, двигал линейкой, выписывал формулы - вышел настоящий экзамен. Наконец Войцеховский решил:

- Считать вы умеете. Будете теперь делать: сконструируете, соберете, отладите. Срок - месяц.

- Круто! - удивился инженер.

- Сосчитать все можно, сказал Войцеховский. - Полет на Марс небось сосчитан. А вы слетайте.

Неожиданный человек. Мне кажется, он видит себя ловким хозяйственником, тертым администратором, эдаким оборотистым мужиком. И горд этим. Вот ведь удалось ему выбить ассигнования. Вот в других институтах жалуются, что трудно избавиться от бездельников. А он, пожалуйста, - избавляется. Как? Увольняет. И все? Все. И жалоб не пишут? Войцеховский несколько даже удивлен последним вопросом: конечно, не пишут. И я вижу, что никакой он не тертый и дипломатии не обучен. Просто он всегда верен себе, и сама прямота его, преданность делу вызывают у всех ответное уважение. Вдобавок - это, конечно, тоже играет роль - он сильный человек. В деле сильный, в поиске, в научном споре. «Кто-то еще сомневается, - сказал мне его учитель академик М.А.Лаврентьев, - а у Богдана уже работает установка».

Полдня я провел в отделе, листая папку, в которой собраны письма о знаменитой «гидропушке». Тут я буду краток: о ней не раз уже писалось в газетах. Напомню лишь, что пушка эта стреляет водой, мощность струи измеряется тысячами, а в последних моделях и десятками тысяч атмосфер - вода пробивает металл и гранит. И вот передо мною письма, идущие к Войцеховскому со всех концов страны. Из Якутии спрашивают, нельзя ли пушку применить .. длл добычи алмазов. Ответ: видимо, можно - кимберлитовая руда разрушается успешно. Из Магнитогорска: нельзя ли водой разбивать доменные шлаки?.. Из Средней Азии: дайте ваше изобретение для проходки тоннеля... Для борьбы с речными перекатами... Для строительства ГЭС... Для разрушения северных льдов - запрос Арктического института...

Я вышел в лабораторию, которая в сущности была небольшим заводским цехом. И научные сотрудники здесь смахивали на мастеров н рабочих. С утра они оглаживали новую модель гидропушки «ИВ 5», что-то у них не ладилось, и потому были они озабочены и молчаливы.Вместе с ними работали гости - горняки, прибывающие сюда из Донбасса и из Кузбасса, вскоре им предстояло испытывать чудо-машину на своих шахтах.

Наконец, раздалась команда: «-От пушки!», все отступили, «пушкарь» дернул трос, раздался оглушительный выстрел, струя ударила в мишень, отбилась к потолку, и веселый дождь окропил людей. Все повеселели, задвигались. Я нашел глазами Войцеховского: кажется, он улыбался.

И вновь я подивился ему. Самый молчаливый и нелюдимый - он постоянно в окружении людей. Самый ярый мечтатель - и такая деловитость в реализации фантазий. Самый, казалось бы, оторванный от житейских дел - и теснейшая связь с практикой, с рудниками, шахтами, стройками страны.

Вот его жизнь. Судите сами, бедна ли она.

БОЮСЬ ВСЕ ЖЕ, что читатель ответит: бедна. Да, конечно, жизнь моего героя заполнена, насыщена. Да, у него не бывает пустых часов и бесцельных дней, он не скучает, не ведает ленивого «куда-бы-себя-деть». Все это так. Но то, что человек постоянно занят, еще не значит, что он интересно живет. Ведь он, кроме «своей физики», ничего не видит. Экая узость! - скажет читатель... Что ж, замечу я, Бетховен тоже был узкий специалист. Ну пусть не Бетховен, Бах - он одни фуги писал.

Это не просто шутка. Вот доля правды, заключенная в ней: мы исстари привыкли прощать «узость» людям искусства. Мы почитаем их преданность делу и в тех случаях, очень нередких, когда ничем, кроме этого своего прямого дела, они не заняты. Но мы еще не научились уважать «узость» людей науки. Между тем н наука нынче не та, и место в жизни человечества она занимает иное.

А главное, и в том и в другом случае это вовсе не узость. Есть другое, более подходящее слово - одержимость. Лишите такого Войцеховского возможности работать - воевать с очевидностями, ставить опыты, копаться замасленными руками в деталях машин вручать свои открытия обществу - выйдет неудачник, которому никакие развлечения не скрасят жизни.

Когда я узнаю о человеке, который годами собирает оловянных солдатиков у меня к нему теплое чувство. Это очень хорошо что вместо того, чтобы пить горькую или стяжать, он предался благородной страсти коллекционера. Но вслед за тем приходит другая мысль: а чем он занимался в свободное от собирания оловянных солдатиков время?.. Когда я читаю, что в группе альпинистов были академик И.Тамм, фрезеровщик А.Андреев, конструктор Б.Шляпцев, - это вызывает глубокое уважение. Потому что горы штурмовали академик, фрезеровщик, конструктор. Все же человек интересен для нас прежде всего в главном деле своей жизни.

...Может быть, сейчас в Золотой долине уже вечер. Богдан Вячеславович пришел домой. И играет с детьми, их у него четверо. А может, они успели набегаться, угомонились, спят. И сидят за столом двое, муж и жена. Фаина Федоровна раскрыла свои конспекты, она заочница, перешла на четвертый курс, муж помогает ей. А может, он вышел сейчас из дома, слушает свою излюбленную таежную тишину, в которой «думается легко»... Мир его глубок. И от того - богат. Вникните в эту глубину - от первой гипотезы до осуществления в металле, от сложнейших экспериментальных установок до простых машин. Год назад Войцеховский построил «снегоход» - странную машину, которая ползала по окрестным оврагам, теперь он занялся какой-то особенной «пневмосеялкой» и даже посадил для пробы на участке зерно - вот его способ отвлечения, его отдых. Он думает о природе шаровой молнии, он затеял интересный опыт по орошению Кулунды - десятки идей, успеть бы только все проверить, довести, сделать.

И хотя я все же не решусь назвать моего героя «гармонически развитой личностью» в том смысле, в каком мы привыкли понимать эти слова, главная, определяющая черта его - одержимость - даже она одна проектирует его в будущее.