Бюджетное финансирование на науку не будет увеличиваться - это очевидный факт. В целом узел противоречий заключается в том, чтобы решить, за счет чего экономить деньги. Есть несколько версий:

- сэкономить средства за счет сокращения числа институтов, которые пользуются бюджетной поддержкой;
- институты, которые занимаются исследованиями регионального характера, перевести на финансовую поддержку самих регионов (при условии их заинтересованности);
- численность институтов не сокращать, но часть людей вывести за рамки бюджетного финансирования.

Любая схема не бесспорна. По замыслу, сокращенная часть отдается на откуп отечественной промышленности, которая сама стоит на коленях.

Тематика нашего института тесно связана с исследованиями, огромное число которых уже сегодня можно использовать для создания и улучшения новых машин и технологий. Но промышленность "легла". Что делать? Бросать практические заделы и создавать ореол чистой науки?

Процесс реорганизации институтов уже пошел. Назначаются сроки и экспертные комиссии. Есть рекомендации президиумов РАН и СО РАН, как проводить оценку и аттестацию институтов, запущен бюрократический механизм. Надо теперь искать уловки, находить способы, как насыпать песок в эту бюрократическую машину, чтобы она пробуксовала какое-то время, достаточное для нашей адаптации к новым условиям. Если эта машина переломает нам все в короткие сроки, потери могут быть невосполнимые.

До сих пор наука не получала реальной поддержки со стороны местной администрации и бизнеса. Между тем для региона в целом есть безусловная выгода от существования науки. Для тех, кто в ответе за состояние общества и надеется на развитие производства, это совсем не безразлично.

Финансовая элита и властные структуры должны понимать, что наличие фундаментальной науки в регионе играет колоссальную роль в его существовании, специализации и развитии. Например, выпускники нашего факультета геофизики НГУ востребованы в крупнейших банках. Почему? Потому что в Alma mater их приучили думать и решать сложные задачи. Одна из фирм в Англии берет наших выпускников и доучивает их не только по специальности "геофизика", но и по другим специальностям - все по той же причине. Им просто нужны люди с определенными интеллектуальными возможностями, которые в данном случае определяются тем, что в Новосибирске существует фундаментальная наука и преподаватели читают лекции на высоком уровне, соответствующем всем современным требованиям.

У меня есть свои соображения относительно возможных реорганизаций. Будем исходить из целей академической науки. На мой взгляд, их четыре. Первая - общенациональная - подъем культурного и интеллектуального уровня. Вторая - изучение законов природы, общества, наработка знаний. Третья - подготовка специалистов высшей квалификации. Четвертая (которая никак не должна быть отринута) - это создание новых технологий, новых машин и реализация их на практике.

На первое направление, понятно, должны быть ограничены ресурсы. Сколько бы сюда ни направить - все будет мало. Что касается подготовки определенного количества специалистов - это уже просчитывается. И здесь нужно обеспечить связь с высшей школой и бюджетным финансированием образования. Это должно быть национальной программой.

Крики: "Дайте денег, а то погибнет наука, а вместе с ней и государство", - я не признаю. Наше государство как великая держава может погибнуть не оттого, что мы не накопим знаний, а оттого, что не будет людей, которые смогут воспринять всю ту громаду знаний, которая существует в мире и которая гораздо больше, чем наработки наших академических институтов.

В университете Беркли 10 тыс. аспирантов. А на все Сибирское отделение - всего около 700. Мне кажется, что в верхах не понимают значимость этого дела и его двойную ценность.

Абсолютно верно. Сама по себе фундаментальная наука имеет самоценность, а это обстоятельство не учитывается. Поддерживать уровень знания хорошо там же, где люди эти знания получают и передают в качестве эстафеты в образовательных учреждениях. Дееспособность научного коллектива, его ценность для фундаментальной науки во многом определяется связью с вузом. Сейчас есть печальный разрыв между университетской наукой и академической. Они разделены прежде всего ведомственными барьерами, и это в корне не верно.

В американских и европейских университетах, где аспирантура в области геофизики поддерживается нефтяными компаниями, есть консорциумы, которые образуются вокруг ученых с очень хорошей репутацией. Я сейчас пытаюсь вместе с академиком Конторовичем создать такой консорциум в Новосибирском университете, пытаюсь добиться поддержки нефтяных компаний.

Мировая практика образования подобных консорциумов следующая. Есть список компаний-спонсоров, которые добровольно вносят деньги. Стандартная сумма спонсорской помощи - $20 000 в год. Во главе консорциума стоит один или группа профессоров, набирается небольшой штат сотрудников, есть, как правило, попечительский совет. Деньги тратятся главным образом на оборудование и поддержку аспирантов, которые пребывают в аспирантуре довольно долгий срок, а не три года, как у нас. Пробуются разные темы, и только на третий год принимается решение, по какой из них будет защищаться диссертация. Форма отчетности перед спонсором - сборник статей. Такие консорциумы действуют в Стэнфордском университете, где мне пришлось быть приглашенным профессором, в Горной школе Колорадо при геофизическом и математическом факультете, в Голландии, в Германии. Спонсорские деньги там не облагаются налогом, а спонсоры имеют преимущественное право брать выпускников на работу. Консорциумы - естественный способ соединить фундаментальную науку и образование.

Надо протягивать ножки по национальной одежке. Если средств на фундаментальную науку так и не будет, надо думать, как все-таки финансировать подготовку кадров - через разные ведомства или частные инвестиции, но процесс привлечения средств должно стимулировать государство.

Хочу вернуться к четвертой цели фундаментальной науки - раньше это называлось внедрением. Пояс внедрения не сработал. Сейчас ведется много разговоров про технопарки. Полезное и нужное дело, но эффективность его может быть очень низкой - среда не та. В Америке это срабатывает, так как там рыночная среда. В этот рыночный бульон вы бросаете затравку в виде идеи, и она мгновенно обрастает конструктивом внедрения, а у нас бульон не тот.

В Калифорнии я был в технопарке. Привез туда меня мой друг, которого я знаю много лет. И несмотря на многолетнюю дружбу, я при входе заполнил бумажку, что обязуюсь не разглашать ничего из того, что я здесь увидел. Откуда там берутся деньги? Дает фирма, которая им доверяет. Им ничего не надо создавать, они находятся в технологической цепочке, им достаточно вбросить идею. У нас же, если есть идея новой машины, то она растворяется, как в кислоте. Но идти тем не менее нужно по этому пути.

Легко произнести: технопарки. Но и они должны существовать за счет каких-то средств. Всякая реорганизация связана с дополнительным финансированием. Речь идет о том, чтобы решить, какая из форм более перспективна и способна оживлять науку.

Как использовать уже имеющийся интеллектуальный запас технологических решений для промышленности? Здесь должны быть встречные ходы. Мы пытались организовывать общества, которые помогают инвестициям, искали проекты, но деятельность эта не пошла. Может быть, не на тех бизнесменов наткнулись, но связать науку с производством пока очень трудно. Это тяжкий путь познания, который, конечно, будет все равно пройден. Бороться надо и сейчас. Есть малые предприятия, но, честно говоря, связываться с коммерцией не хочется.

Основная проблема - можно ли в научном кресле становиться предпринимателем. Я лучше всех понимаю, кому нужна моя разработка, я лучше других понимаю, как объяснить преимущества, но я также знаю и то, что если заниматься коммерцией серьезно, то нужно только этим и заниматься. Мне нужно проталкивать производство, и я тогда вынужден разрушить всю свою систему, я должен уйти от науки, от того, чем всю жизнь занимался. Моя мечта - иметь рядом профессионального менеджера, который двигал бы технические идеи и разработки.

Например, по одной из разработок наша лаборатория ищет финансирование. Основная ее идея - новый принцип механизации погрузочно-разгрузочных работ. На выставке в Ганновере я встретил шесть иностранных фирм, которые много лет занимаются этим, далеко продвинулись, не являясь специалистами в газовой динамике.

Разработку довольно легко реализовать в нашем регионе. Мы можем сделать очень точные расчеты, потому что понимаем физиологию процессов (не анатомию, как западные фирмы, а именно физиологию). Эта технология может идти прямо сейчас в производство и использоваться в самых разных сферах - от издательского дела до укладывания кирпичей. Чтобы этим заняться, нужны средства, но у нас не хватает того, не хватает сего. Надо организовать исследовательскую конструкторскую группу и с опережением группу по маркетинговым исследованиям. Уверен, что рынок рядом. Но от наших мозгов к нему нет мостков!

Вряд ли можно рассчитывать на непосредственные внедрения наших разработок в производство, поскольку мы не можем соперничать, например, с исследовательскими центрами зарубежных нефтяных компаний в технологических продуктах. Но мы можем работать над принципиальными проблемами, над которыми они попросту не работают.

Сейчас наши потенциальные заказчики поставлены в условия выживания и стремятся приобрести те технологии и программные продукты, которые определяют лицо организации, способствуют конкуренции на мировом рынке. Им не до нас. Обычно в таких случаях покупают готовые продукты за рубежом. Но есть проблемы, которые решать все равно придется нам. Например, наличие мерзлоты, толща которой располагается выше залежей нефти и газа и сказывается на геофизических полях очень драматично. Это проблема наша, сибирская, за нас ее никто не решит. Большинство ученых ищет возможности реализации уже наработанных идей и подходов. Задача же состоит в том, чтобы "угадывать" те проблемы, которые являются наиболее острыми именно сейчас, и искать их решения.

Основной тезис, который я отстаиваю - не поддаться волне академизации элитных институтов, создать внутри института ячейку, способную функционировать в сегодняшних рыночных условиях. Для этого академический институт не нуждается в революции. Моя идея такая. Пусть бюджет, который есть у институтов, сохранится. Этот бюджет предназначен для фундаментальных исследований, но никаких оргвыводов пока не делается. В институте начинает организовываться самостоятельное отделение прикладных исследований или, как я его называю, отделение прикладных искусств, которое занимается прикладными разработками вплоть до создания опытного производства. Всем институтам дается срок, предположим, два года для перехода на новую систему. И только через два года бюджетное финансирование переходит к специалистам, которые занимаются фундаментальными исследованиями. Реорганизация длится два года, и после этого адаптационного периода могут производиться сокращения, если это необходимо.

Мы бы могли согласиться с планом Реброва, когда есть постоянный состав, который поддерживается государством и получает зарплату на достойном уровне. Остальные должны зарабатывать, но как это сделать, если дорожки еще не протоптаны, практика не сложилась? Громадная часть людей, живущих в Академгородке, никогда не озадачивалась добыванием денег. Заказы были прямо из Минобороны. К тому же мы не всегда готовы давать на рынок сразу товарный продукт, как это делают, например, американцы. Хотя внутри красивой упаковки качество продукции может быть у них и значительно ниже нашего. Но мы не умеем делать так, чтобы продукцию у нас купили, поставили, и она заработала. Прикладная часть науки нуждается в первоначальных инвестициях, чтобы набрать темп.

Вряд ли сейчас можно разделить все институты на фундаментальные и прикладные отделения. Правильнее предусмотреть возможности наращивания штата на контрактной основе по мере поступления финансирования от производственной сферы. Тогда со временем в институтах естественным образом организуется ядро, состоящее из наиболее квалифицированных сотрудников, ориентирующихся на прикладные исследования.

Я не предлагаю сейчас разбить институт на две части, но я призываю к тому, чтобы организовать отделение прикладных исследований, руководителем которого будет человек самостоятельный, распоряжающийся отдельным счетом. Где взять дополнительные деньги на фундаментальные исследования - открытый вопрос. Привлекать сюда инвесторов даже и неприлично как-то, потому что есть государство, которое должно заботиться об этом. Может быть, и можно найти таких попечителей, которые будут платить за подготовку специалистов, но тогда должен быть проработан механизм возврата этих денег инвесторам, введена соответствующая налоговая политика. Если кто-то содержит аспирантов нашего института, то ему должны быть уменьшены налоги. Когда кто-нибудь жертвует на нужды церкви, то срабатывает небесная инспекция, и тому, кто жертвует, списываются грехи. Так и здесь. Других путей нет. И это положение должно быть прописано в новом Налоговом кодексе.

Только отделение прикладных исследований может выходить на региональный капитал, подготовив бизнес-план. Тогда есть предметный разговор, в котором не последнюю роль играет авторитет института. Есть конкретная вещь, которую банкир может пощупать и, получив консультацию о надежности разработки, например, за границей, вложить в нее деньги.

Но иногда накатываются предчувствия - мы не успеем наладить этот процесс. Приходит на ум анекдот. Известна физическая истина, что работа, поделенная на время, есть мощность. Используя известные изречения "знание-сила", а "время-деньги", и сделав несложные подстановки и преобразования физической формулы, легко получить: работа, поделенная на знание, пропорциональна деньгам, а отсюда вывод: при знаниях, стремящихся к нулю, деньги бесконечно возрастают. Меньше науки - больше денег. Если наше правительство собирается жить по этому парадоксу, то учитывая, что денег в государстве хронически не хватает, с наукой будет покончено в кратчайшие сроки!