Ю.В.Пухначев

МЕТОД ЛАВРЕНТЬЕВА

Пухначев Юрий Васильевич (р. 1941) - кандидат физико-математических наук. Выпускник МФТИ. В 1967-1988 гг. - доцент МФТИ. Научный обозреватель журнала «Наука и жизнь».

Это пространное сквозное интервью - рассказ о принципах воспитания научного работника, которых придерживается академик М.А.Лаврентьев

В беседе участвовали: члены-корреспонденты АН СССР Б.В.Войцеховский и Л.В.Овсянников, профессор Г.С.Мигиренко (заместители директора Института гидродинамики СО АН СССР, возглавляемого М.А.Лаврентьевым), доктора физико-мате-тических наук А.А.Дерибас, В.М.Кузнецов, В.М.Титов, Ю.А.Тришин, кандидаты наук В.Л.Истомин, Б.А.Луговцов, В.В.Митрофанов (заведующие лабораториями института), В.Н.Монахов (декан математического факультета НГУ), кандидаты наук, старшие научные сотрудники Е.И.Биченков (проректор НГУ), P.M.Гарипов, Ф.И.Матвеенков, Ю.И.Фадеенко.

Ко многим из своих исследований Михаил Алексеевич приступал вместе с учениками, зачастую - молодыми студентами. Проблемы, стоявшие перед ученым, дополнялись обязанностями учителя - поставить задачу перед каждым из начинающих исследователей и умело руководить поиском решения.

Поиск, как правило, приводил к глубоким и оригинальным результатам. Вчерашние студенты становились опытными научными работниками, руководителями научных коллективов. Так находили свое подтверждение принципы обучения и воспитания, которых придерживается М.А.Лаврентьев.

Пытаясь понять и сформулировать эти принципы, я спрашивал своих собеседников - сотрудников и учеников Михаила Алексеевича: что запомнилось Вам из общения с Лаврентьевым? Что представляется в нем наиболее ярким? Что отличает его от других?

При всем богатстве ответов мне не доставила труда их систематизация. Они ненамного отличались друг от друга, а иногда просто повторялись.

Когда я указал на это удивительное «единство взглядов» одному из своих собеседников, он ответил: «Что ж тут удивляться? Человек-то один». Но неодинаковы люди, опрошенные мною. И мысль продолжала услышанную фразу: человек один для всех, для давних учеников и новых коллег, для признанных и начинающих ученых, для везучих счастливчиков и тех, кто трудным путем идет к своему успеху. Уже одно это не может не привлекать к нему людей.

Однако когда я задал этот вопрос: «Что привлекает Вас в Лаврентьеве?» - его ученикам и сотрудникам, столь единые в прочих отзывах люди на сей раз не повторялись ни в чем.

Луговцов. Что привлекает меня в Михаиле Алексеевиче? На этот вопрос трудно ответить нам, кто давно связал себя с ним. Остались давние впечатления студенческого времени. Ну как их выразить? Большой ученый. Первый раз я увидел его на третьем курсе, на лекции, где он рассказывал о кумуляции. Рассказывал в своей обычной манере - все очень ясно, просто, глубоко...

Выпускники Физтеха - ученики М.А.Лаврентьева, уехавшие в 1958 г. в Новосибирск, в Институт гидродинамики. Слева направо: Ю.А.Тришин, М.Е.Топчиян, В.В.Митрофанов, Б.В.Войцеховский, Л.А.Лукьянчиков, Ю.И.Фадеенко, В.Л.Истомин, В.М.Титов. Снимок сделан в 1970 г. на юбилее Физтеха. Они стали: кандидатом наук - 1, докторами наук - 5, академиками - 2.

Дерибас. Хотя он говорил о вещах довольно непонятных и, если угодно, иногда непонятных даже ему самому, в которых еще много темных, страшно интересных сторон. С ним всегда интересно работать.

Митрофанов. А почему? Он всегда стремится разобраться в чем-то еще не понятом. Мы много занимаемся такими вещами, которые вызваны нуждами практики и имеют непосредственное применение, но это всегда получается как-то попутно, само собой. Он возбуждает интерес к увлекательным проблемам и при этом не навязывает своих методов, побуждает к самостоятельности.

Войцеховский. Он дает возможность проявить инициативу.

Гарипов. Умеет понять и оценить научный результат, умеет поощрить человека.

Фадеенко. Крупномасштабность. Захватывающая поучительность личного примера. Людей, у которых еще нет пенсионных настроений, как магнитом, влечет туда, где бурлит, кипит и что-то происходит. А вокруг него всегда что-то происходит, причем крупное.

Истомин. У него всегда можно почерпнуть нечто новое, неожиданное.

Кузнецов. Привлекает трезвый подход к любой задаче. Четкие постановки. Реальные перспективы. Когда он ставит задачу, то говорит: «Должно получиться». Интуиция у него колоссальная. И веришь: получится обязательно.

Мигиренко. После разговора с ним самое запутанное явление кажется простым, освобождается от второстепенных наслоений, ясно выступает сущность и появляется четкая модель.

Овсянников. Итак, в нем привлекает умение поставить задачи довольно конкретные, интересные и разрешимые; умение указать пути к решению. И вместе с тем личное обаяние. Сила убеждения. Обоснованность позиций и концепций, подкрепленная большим опытом.

Матвеенков. Ум и эрудиция, а с другой стороны, - мудрость, которая проявляется во всем: и в работе, и в руководстве.

Тришин. Простота и доступность, несмотря на все его высокие титулы.

Титов. Глубокая естественность и глубокая человечность крупного ученого.

Биченков. Мы все зовем его «Дед». В этом слове - и наше уважение к нему, и его мудрость, и требовательность, и внимание к нам, его ученикам.

Корр. По-видимому, в школе Лаврентьева условия для становления и роста найдет всякий, кто одарен качествами исследователя.

Но как отличить такого человека среди тех, кто приходит к Лаврентьеву? Я задал этот вопрос самому Михаилу Алексеевичу.

Рецепт оказался довольно несложным.

Лаврентьев. Всем дается задача. Например, требуется объяснить какое-нибудь парадоксальное явление, которое дает либо природа, либо новая техника. Сюда же - старые нерешенные задачи столетней давности, такие как уединенная волна или плавание ужей. Вопросы прикладного характера: как устроить направленный взрыв, как разогнать тело до сверхвысоких скоростей? Каждый из тех, кому дается задача, должен подумать, как подойти к ее решению. При этом обычно выделяются несколько человек, которые начинают лидировать. Часть отпадает вообще. Часть присоединяется к лидерам. Часть продолжает «гнуть свое». И иногда совершенно неожиданно, когда лидеры думают, что у них что-то уже начало выходить, те, у кого ничего не выходило, получают результат значительно лучшим способом или даже находят какой-то новый, оригинальный принцип решения. И первым, и вторым, и третьим можно доверять. Наконец, есть еще четвертые, которые придумывают нелепые вещи и выдают желаемое за действительное. Таких надо отсеивать.

Биченков. Мое серьезное знакомство с ним произошло в командировке, в Крыму. Было нас несколько человек. Михаил Алексеевич со всеми ровен. Приходит он к нам как-то раз - а в тот день была непогода, и мы все сидели дома - и начинает рассказывать житейские истории. Потом дает всяческие задачи. Одна вот такая: счеты поставлены набок; если на одной из спиц сильно крутануть самую верхнюю костяшку, то она может немного подпрыгнуть вверх. Михаил Алексеевич вышел - мы все набросились на задачу. Через полчаса он заходит снова. Мы все дружно начинаем излагать решение. Он говорит: «Верно. Кто решил?» А это мне тогда повезло. После этого Михаил Алексеевич стал работать со мной более детально.

Потом, когда я лучше познакомился с его манерой давать задачи, я (тогда - студент третьего курса) был несколько обескуражен ею. То на лыжной прогулке, то в машине начнет рассказывать, что вот, мол, такой-то и такой-то решил интересную проблему, но есть в его решении один момент, где автор упустил из виду важную вещь, просмотрел особенно интересный аспект проблемы... И на этом разговор обрывается. Через несколько встреч рассказывает еще что-нибудь интересное. Рассказ за рассказом. И каждый рассказ - формулировка задачи.

Монахов. Как-то раз несколько старшекурсников из университета помогали Михаилу Алексеевичу ставить эксперименты по течениям жидкости за плохо обтекаемыми препятствиями. Он собирал их почти ежедневно, рассказывал о задачах, связанных с такими обтеканиями. И вот под его «идейным давлением» один третьекурсник взял и решил довольно сложную задачу о склейке потенциального движения жидкости с постоянно завихренным.

Мигиренко. Ходить у него в учениках или коллегах - непросто! Зайдешь ли к нему в кабинет, гуляешь ли с ним - всегда он закидает тебя вопросами, задачами, загадками... В любой ситуации его мысль непрерывно работает над какой-нибудь проблемой, и он вовлекает всех в ее обсуждение. Даже если рядом незнакомые люди, иностранцы, обязательно спросит, что они думают по такому-то поводу. Помню, как он нас всех «терроризировал» задачкой о шарике в струе: почему шар вращается не в ту сторону?

Дерибас. Он прививает людям умение удивляться самым простым вещам и находить в них интересные задачи.

Луговцов. Манера объяснять новую задачу у Михаила Алексеевича чисто описательная. Никогда не начинает с математики.

Кузнецов. Его в данном случае не очень интересуют теоремы существования и единственности, хотя он, конечно, математик. Как он давал нам задачу о направленном взрыве? Грунт - идеальная жидкость. Какой импульс надо ей сообщить, чтобы она летела, не изменяя формы, как твердое тело? Эта простота совсем не оттого, что он мыслит упрощенно. Но если в конкретной задаче учитывать все стороны сразу, она тут же обрастает подробностями, требует колоссальных усилий. Надо решать задачу в основном, в главном, а частностями ее всегда можно дополнить потом. Это очень характерная черта Лаврентьева - ясно и четко выделять главное.

Войцеховский. Однако эти ясность и четкость не стесняют, а, наоборот, оживляют мысль, оставляют простор для творчества. Выбор метода решения - на ваше полное усмотрение. Мне приходилось наблюдать, как в некоторых институтах студенты проходят практику. Почти везде строгие предписания при ограниченных возможностях. Это подавляет инициативу. Совсем не так было у Лаврентьева на Физтехе, где я с ним познакомился впервые. Представьте себе открытое поле. Вам дано задание: измерить параметры взрывной волны. Приборов нет никаких - вы должны разработать и изготовить их сами. Есть только необходимые материалы, карандаш, бумага и голова на плечах.

Тришин. Дав задачу, скажет несколько фраз про то, как он понимает об этом деле, выдаст пару гипотез, а дальше думай сам.

Титов. Но обязательно выслушает человека, как тот намеревается решать задачу. И только потом постарается подтолкнуть в нужную сторону. И сделает это так, что человек и не заметит, как встал на позицию Лаврентьева.

Истомин. Указания дает тоже как-то незаметно. Помню, однажды вечером мы беседовали с ним: надо, мол, сделать один эксперимент по кумуляции, но нет металлических полусфер... Утром заходит к нам в лабораторию Михаил Алексеевич. «Вот, - говорит, - есть полусфера, у себя нашел». И больше ни слова.

Дерибас. Откажешься - ничего страшного. Мне кажется, что он даже с некоторым подозрением относится к тому, кто готов сразу выполнить любое его поручение. И уж сразу гонит того, кто не знает, чем бы заняться, ждет указаний. У человека должны быть собственные намерения. Правда, если ты отказываешь ему, то должен четко объяснить, почему, чем другое дело, которым ты собираешься заняться, важнее его задачи.

Митрофанов. И тогда он предложит ее кому-нибудь другому. Просто возьмет и расскажет.

Овсянников. Обычно задачу или предложение бросает в кругу людей. На любителя, так сказать.

Кузнецов. Любителей находится сразу несколько. Начинается соревнование. У одного дело идет похуже, у другого - получше, он обычно и завладевает темой и уж дорабатывает ее до конца.

Луговцов. Как у нас начались работы по кольцевым вихрям? Дело было на каком-то дне рождения. Сидели на улице Кузнецов, Михаил Алексеевич и я. Разговор был просто так. Он рассказывал, что в одной лаборатории поставлено несколько интересных экспериментов по вихрям, но ясного истолкования результатов нет. Были и конкретные вопросы: скажем, представляет ли вихрь сплошное, непротекаемое образование. Вроде ничего не предлагал и не навязывал, но вышло так, что я с тех пор серьезно занялся вихрями.

Гарипов. Скоро заканчивается конкурс молодых ученых на тему «Почему после подводного взрыва над водой взвивается султан?». Инициатор конкурса - Лаврентьев. Он же для затравки предложил несколько возможных моделей. Надо либо подтвердить одну из них, либо предложить свою. В институте известно несколько задач, поставленных им, - бери и решай, если хочешь.

Биченков. И по тому, как человек выбирает свою тему, Лаврентьев составляет мнение о нем, характеристику его исследовательских качеств.

Когда мне пришлось заниматься административной работой, Михаил Алексеевич имел со мной ряд бесед. И он сказал мне: «Искусство руководителя состоит не в том, чтобы отдавать приказания, а в том, чтобы помогать подчиненным развивать свою инициативу».

Михаил Алексеевич предполагает в каждом из своих учеников априорную одаренность и добропорядочность (хотя он, конечно, реалист и видит людей такими, какие они есть на самом деле). Все люди разные, но каждый способен к чему-то своему. И эту способность следует развивать. Основной принцип обучения, проводимый Михаилом Алексеевичем, - «штучный подход». В научной работе успех зависит от тонкой настройки каждого человека на некую определенную, лишь одному ему свойственную частоту.

Титов. Одна из самых сильных черт Михаила Алексеевича - умение пробудить «искру божию» в человеке, который по «стандартным признакам» не относится к числу талантливых (а по сути дела, преуспевающих). У него свои критерии.

Кузнецов. Он не настаивает на эрудиции, на «пятерках» в зачетке. Он больше уважает творческих людей. А знания в конце концов - дело наживное.

Тулайков мне на экзамене по ТФКП (теория функций комплексного переменного) «отлично» не поставил. Но когда мне пришлось заняться задачами Лаврентьева, тут уж волей-неволей пришлось изучить эту науку досконально. Он говорит с тобой профессионально: конформные отображения, вариационные принципы. Даже если не знаешь, о чем речь, тут же начинаешь искать, читать, развиваться.

Тришин. А он терпеливо ждет, пока ты не начнешь работать «на полную мощность». Очень чуток ко всяческим заминкам. Когда неудача одна за другой, когда ходишь, как в заколдованном кругу, - становится легче после того, как он просто выслушает тебя. Он умеет слушать.

Биченков. Никогда не скажет: «Подтянись! Что раскис?». Не станет обласкивать. Но как бы невзначай заведет разговор на житейскую тему, расскажет похожий случай, который произошел однажды с ним. А иногда вдруг сошлется на твою прежнюю удачную работу в своей статье. И сделает это как раз в тот момент, когда ты начинаешь сомневаться в собственных силах.

Фадеенко. Я замечал иногда: люди входят к нему вялыми, а вылетают охваченные желанием немедленно взяться за работу. Происходит какая-то быстрая зарядка душевных аккумуляторов.

Гарипов. Как-то раз мне удалось обнаружить некий теоретический факт. Не очень значительный, но неизвестный раньше. Я показал его Лаврентьеву. Михаил Алексеевич меня выслушал и сказал: «Колоссально! Сенсационно!». В действительности, конечно, ничего сенсационного в моем результате не было. Но эта похвала, безусловно, чрезмерная и для меня совершенно неожиданная, имела своим следствием то, что буквально через два месяца я получил результаты, к которым надеялся прийти через два-три года.

Работа, о которой идет речь, разумеется, весьма скромная по своему значению. Но для меня она очень важна и очень дорога. Она связана с той полосой жизни, когда мало знаний, совсем нет опыта, но много энтузиазма, когда кажется, что нет ничего невозможного, когда для тебя не существуют авторитеты...

Фадеенко. Однажды я ответил Михаилу Алексеевичу: «Не стоит мне решать эту задачу, ее такой-то решал и не решил». Он сказал мне на это как-то неопределенно: «Ну, у такого-то свой подход...» Продолжение напрашивалось само собой: «... А ты попробуй своим, может быть, у тебя получится, и вообще, таких соображений быть не должно».

Помню свое первое ответственное поручение. Мне давал его Войцеховский, но стиль был чисто «лаврентьевский». Итак, после окончания Физтеха вызывает нас (меня и еще двоих товарищей) Войцеховский: «Вам поручается составить заявки на оборудование для будущего Института гидродинамики. Сумма - три миллиона рублей. Срок - неделя. Действуйте!» Мне не приходилось больше выполнять такие поручения, но опыт тогда приобрел на всю жизнь.

Еще один случай. Решался вопрос: можно ли доверять пост директора института человеку, не имеющему звания член-корра? Лаврентьев решил: «Можно! Опыт - дело наживное, а молодость - недостаток, который убывает с каждым днем».

Михаил Алексеевич верит в молодость. Знает: его ученики поймут, что не боги горшки обжигают. Поработают и принесут ему что-то очень интересное. Многие не сразу оправдывают его веру, но если оправдывают, очень радуется.

Митрофанов. И когда он оценит твой результат, скажет «хорошо», - для всех нас это самый сильный стимул.

Титов. Он не нянчится с молодыми, а учит жизни своим присутствием.

Тришин.
Есть у нас песня:

И в беде, и в радости, и в горе
Нам пример Лаврентьев подавал,
Ни минуты сам не знал покоя
И другим покоя не давал.

Это мы с Кузнецовым написали в 1959 году, когда ездили на Диксон взрывать лед. Сначала думали, что нас взяли просто как тягловую силу. Академик - он работать не станет. А оказалось совсем наоборот! Ему тогда было 58, а ведь он нас умотал вдрызг. Особенно под конец, когда узнали, что лед может вскрыться со дня на день. Работали 24 часа в сутки.

Фадеенко. Трудно было. Дня три подряд температура держалась на нуле; то плюс один градус, то минус один. За день промокнешь насквозь... Вы представляете, что такое промокший мех, скользкий, неприятный? Газовое отопление вышло из строя, в палатке, как снаружи. Если уснешь в такой одежде, можно и окочуриться. Не знаю, как чувствовал себя Лаврентьев, но держался он лучше других. Он никогда не позволяет себе выглядеть расслабленным, распущенным.

Биченков. Впрочем, «личный пример» у некоторых похож на жест, а жестов Михаил Алексеевич не любит. Он не берет на себя высоких обязательств, громогласно требуя, чтобы все их выполняли. Он говорит только о самом важном - о научном результате - и отдает все силы его получению.

Истомин. Личный пример Лаврентьева - его отношение к работе. На первом месте - мысль о проблеме. Над ней он готов думать всегда, в любой обстановке. Дело - прежде всего. И если у тебя такая же страстность, беспредельность в работе, - он все сделает для тебя.

Корр. Беседуя с М.А.Лаврентьевым, я спросил его, в частности, и о том, какие качества руководителя включает он в понятие «личный пример». Ответ был краток: «Если руководитель много работает, выдает идеи, - это уже хорошо. А если он чересчур предается удовольствиям жизни, тогда научная работа превращается у него из основной в работу по совместительству».

В каждом человеке есть какие-то недостатки, которые не устранить ни незаметными указаниями, ни личным примером. Как же исправляет их Лаврентьев?

Овсянников. Если недостатки не мешают в главном, он мирится с ними. Иногда в разговоре может намекнуть на них в шутливой, необидной форме.

Фадеенко. Говорит один раз и считает, что достаточно. Не видел, чтобы он проводил с кем-то «работу по перевоспитанию».

Войцеховский. Он скорее не перевоспитывает, а находит место человеку, ставит его в такие условия, чтобы тот исправился сам.

Мигиренко. Он может простить все недостатки, кроме двух: глупости и подлости. В остальном очень лоялен.

Когда я был секретарем партийного комитета СО АН, мы обсуждали с Михаилом Алексеевичем, по какому принципу отбирать к нам людей. Казалось очевидным, что каждый из них должен быть и умен, и честен, и с хорошим характером. Но в жизни такое сочетание достоинств встречается редко. Сошлись на точке зрения Михаила Алексеевича: «Ум - обязательно, честность - в главном, характер - по возможности».

Фадеенко. Считает, что срывы - распространенный недостаток молодости. Когда такое случается, старается выждать, отвлечь. Но потом обязательно устроит разговор.

Митрофанов. С Т. лет семь назад была история. Что-то он стал выпивать. Дошло до Лаврентьева. Дед его вызвал. Никто не знал, что будет. В общем, поговаривали об увольнении. А Михаил Алексеевич устроил ему экзамен по ТФКП. Ну, Т. пришлось тяжело. Дед назначил повторный экзамен - через неделю. Т. ездил в Москву - Лаврентьев в это время был там - и в Москве сдавал снова. После этого, наверное, у Т. такие крупные успехи.

Матвеенков. Но среди его старых учеников, среди людей, близких ему, серьезных «завихрений» быть не может. Потому что эти люди научились у Михаила Алексеевича видеть главное.

Корр. Нужны ли здесь чьи-то оценки тех принципов, которых придерживается М.А.Лаврентьев в работе со своими учениками? Эти оценки уже дала история Сибирского отделения.

Биченков. Когда в 1959 году мы, вчерашние студенты, приехали в Сибирь вместе с Михаилом Алексеевичем и весь наш Институт гидродинамики состоял из таких юнцов, только Лаврентьев мог ждать 1962 года, когда его ученики начали давать отдачу. В Сибирь приехала армия без офицеров - главнокомандующий и рядовые. Но из рядовых вышли все ранги: кандидаты, доктора наук, заведующие лабораториями...

Титов. Из вчерашних студентов сложился крепкий коллектив, костяк института. А то, что в трудных условиях первых лет мы не растеряли задора, темпа, склонности к работе, - в этом заслуга Лаврентьева.

Корр. Как же руководит Лаврентьев своими учениками? Как контролирует их работу? Как поддерживает их?

Об этом я спросил сначала у самого Михаила Алексеевича.

Лаврентьев. Руководство разное на разных стадиях решения задачи. Первая стадия - поиск постановок, схем, путей решения. Здесь очень хорош метод небольших семинаров (пять-десять человек), где каждый регулярно рассказывает, что у него получилось. Это относится и к экспериментаторам, и к теоретикам.

Сколько-нибудь трудная проблема не решается сразу, ее надо упростить, расчленить на ряд промежуточных, частных. Это делается на семинаре. Выясняется, выявляется, кому какой путь кажется лучшим. Через две недели собрались снова: «Ну, как? Что получилось? Какие трудности?» Некоторое время спустя наступает период технической работы. Тут полезна кооперация. Потому что один более способен на постановки задач и расщепления сложных проблем, но слабо владеет аппаратом, а другой, наоборот, в постановке не силен, но владеет аппаратом и очень быстро может реализовать идею.

Войцеховский. Михаил Алексеевич часто сравнивает воспитание научного работника с обучением альпинистов. Как их учат? Сначала тренируют на маленьких горках. Есть много изобретательных и инициативных ученых, которые губят способных учеников именно тем, что сразу дают им очень трудные задачи, сразу заставляют их лезть на высокие горы. Не справившись с ними, человек теряет веру в свои силы, и его способности подавляются. Трудность задачи должна лишь немного превосходить возможности начинающего ученого.

Кузнецов. Однако мелких задач он не дает никогда. Сразу с головой погружает в сложные проблемы, дает их в самом общем виде. Но его специфика - расчленять большую проблему на ряд частных.

Гарипов. Контроль за работой ученика тоже зависит от степени зрелости. Если ты молод, за тобой нужен глаз да глаз. Зрелый работник - сам приходи, рассказывай, если есть что-то интересное. Михаил Алексеевич теребить тебя не будет.

Титов. Человек работает - и его не тревожат. Оценка работы - всегда по конечному результату. Такой стиль руководства не всегда встретишь в исследовательских институтах. «Главное лицо» в Институте гидродинамики - заведующий лабораторией, руководитель работы. Все знают, что директор института - М.А.Лаврентьев. Но он никогда не станет отдавать руководителю мелочных приказов.

Матвеенков. Как-то раз в вестибюле института повесили табельную доску. Михаил Алексеевич увидел: «Это что? Зачем?» Ему объяснили: чтобы фиксировать приход и уход. «Немедленно снять! Это не нужно. Если лаборатория выдает результаты, это не сваливается с небес».

Тришин. Он прекрасно знает, чем занимается каждый из нас. Хорошо представляет себе, за какое время у человека должен появиться результат. И ждет срока.

Дерибас. Каждый знает: и до тебя дойдет очередь. Время от времени ему приходит в голову позаниматься проблемой то одного, то другого. Обсудить ее в кворуме «один на один», «один на двоих», но интенсивно, входя во все детали дела.

Кузнецов. Начинается такой «микросеминар» с того, что каждый отчитывается: что сделано за истекшее время. Потом Лаврентьев дает оценку работе каждого. Мало сделано.

Плохо сделано. Сделано хорошо, и есть смысл идти дальше в таком-то направлении. Если сделано мало и плохо, ругает очень сильно. Но тут же дает советы.

Луговцов. Когда встречает тебя в коридоре, обязательно расспросит, как дела.

Митрофанов. Времени слушать у него всегда мало, но слушает всегда с интересом.

Матвеенков. Для нас нет никакой проблемы попасть в кабинет Лаврентьева, а вот для администраторов, которые его осаждают, это, по-видимому, проблема. У нас в институте заведено: до обеда никакие сторонние посетители не бывают у Михаила Алексеевича. До обеда - разговоры только о науке.

Овсянников. Так осуществляется систематический контроль без официальных протоколов. Если задача важна и ее решение нужно получить быстро (особенно если это связано с практическим выходом), Михаил Алексеевич увеличивает частоту встреч, старается подбодрить людей путем обсуждения, выясняя трудности, намечая микроходы, в деталях разрабатывая тактику «наступления на проблему». И помогает всеми средствами, которые есть в его распоряжении. Просьбы, которые относятся к делу, удовлетворяются без ограничений.

Только в крайних случаях называет конкретный срок, к которому нужно закончить дело. Но это бывает очень редко. Он умеет создать такую обстановку, что сам понимаешь: надо форсировать работу.

Торопит с оформлением идейно законченной работы, с написанием статьи, диссертации. «Лучшее - враг хорошего» - его любимая поговорка. Надо внедрять в практику полученный результат, даже если он и недошлифован. Потому что шлифовка иногда занимает в раз больше времени, чем производство. Шлифовать можно и по ходу внедрения, причем сделать это могут другие. А тот, кто получил результат, пусть направит свои усилия на новые важные проблемы.

Кузнецов. Когда мы сделали свои расчеты по направленному взрыву, Лаврентьев тут же потащил нас на Обское море. Заложили в песке ВВ, рванули... Что-то получилось, а все же сомнительно: вышло? Не вышло? А он торопит: давай, давай, публикуй! Мгновенно свел нас с «Союзвзрывпромом», приехали оттуда люди, мы повезли их на экспериментальный взрыв. Рванули - весь грунт лежит в одной стороне. Все нас поздравляют, а мы стоим, чешем затылки: хотели метнуть совсем в другую сторону... Оказалось, надо учесть и порядок подрыва, и сжимаемость, и пластичность грунта... Еще месяца два работали, как звери (ответственность большая!), и уже 90 процентов направленности получали стабильно.

Корр. Результаты оформлены, составлен отчет, написана статья для научного журнала. Автор работы выступает с докладом на семинаре или рассказывает о ней в кабинете Лаврентьева, в кругу людей, приглашенных на обсуждение.

Луговцов. Слушает Михаил Алексеевич, как правило, расхаживая по кабинету (если дело происходит там). Изредка взглянет на доску.

Мигиренко. Спросит: «А в чем изюминка?».

Войцеховский. Старается найти главное звено, «главный член разложения», как он любит выражаться.

Фадеенко. Слушать может долго - ведь самым главным может оказаться и «мелочь». Если и перебивает, то затем, чтобы потребовать краткости, четкости, ясности. Те, кто приезжают на семинар Лаврентьева с научным сообщением, обычно готовятся к часовому докладу. Михаил Алексеевич просит уложить все в несколько фраз - изложить суть дела, дать главный пример.

Гарипов. Научная статья, по его мнению, должна быть написана так, чтобы прочитавший первую страницу имел четкое представление о теме статьи, об изложенных в ней результатах и не тратил времени на чтение, если статья ему неинтересна.

Матвеенков. Выступающий на научном семинаре должен ответить только на три вопроса: как была поставлена задача, каковы результаты, что в них нового? (На научно-организационных семинарах к ним добавляется четвертый: что нужно для дальнейшей работы?)

Дерибас. Всю «кухню» пропускает мимо ушей. Уяснит постановку задачи и, когда ты закончишь рассказ о своей работе, уже прикинет свой ответ. И если его результат не согласуется с твоим, скажет, мол, что-то здесь сомнительно. А выискивать мелкие ошибки - это ему в высшей степени несвойственно.

Кузнецов. Иногда даже кажется, что он тебя и не слушает. А потом вдруг повернется и задаст вопрос - в самую точку.

Митрофанов. При обсуждении всегда указывает на неясные места, задает вопросы, выделяет новые задачи.

Овсянников. Старается понять со своей точки зрения, с позиций тех знаний и навыков, которыми владеет сам.

Гарипов. Я помню, как однажды на семинаре зашел разговор о кольцевых вихрях. Михаил Алексеевич сел на ступеньки сцены и стал капать чернила из авторучки в стакан с водой. Вихри из капель, как назло, не получались. Кончились чернила - ему принесли новую ручку... Так он и экспериментировал два часа подряд...

Кузнецов. И уж потом, когда обсуждение кончилось, обязательно резюмирует. Не так вот: «Мы прослушали интересное сообщение...», - а выйдет к доске и обрисует свою точку зрения на проблему (часто не совпадающую с точкой зрения докладчика). И предлагает всем вступить в разговор: проверить такие-то его утверждения, поставить такие-то опыты и так далее.

Митрофанов. Возражения встречает как нечто естественное.

Кузнецов. И если ты убедительно доказал свою точку зрения, он даже уважительнее к тебе относится.

Истомин. Споры часто возникают на наших семинарах. Обязательно дает доспорить, если позволяет время.

Фадеенко. Но несущественных, непродуманных возражений не терпит. Раз споришь - спорь по существу.

Луговцов. И если собеседник упорствует в своем необоснованном мнении, прекращает разговор. Замолкает - и все.

Когда он спорит с тобой, все хорошо. Перестает спорить и при этом не высказывает слов одобрения, не говорит, что все правильно, - это значит, что все неправильно.

Матвеенков. В той проблеме, которой я занимаюсь (это сварка взрывом), нашей лабораторией был получен следующий вывод: если скорость наслаивания пластин меньше скорости звука в металле, на границе соприкосновения возникают волны. Когда мы докладывали об этом Михаилу Алексеевичу, он, по-видимому, не совсем уверовал в наше утверждение и выставил против него серьезные возражения. Спорить с ним при наших чинах, без подготовки, было трудно. Поэтому нами был поставлен опыт, в котором пластина наслаивалась на другую - сначала с дозвуковой скоростью, а потом - со сверхзвуковой. И на полученном образце было явно видно, что на первой половине пластины имел место процесс волнообразования, а там, где, по нашей гипотезе, ему не было места, волн не получилось. Этот образец мы оставили на столе у Михаила Алексеевича. А на следующий день нашу лабораторию посетил президент Академии наук М.В.Келдыш. И на его вопрос: почему образуются волны - Михаил Алексеевич ответил, что волны бывают тогда, когда скорость наслаивания меньше скорости звука. Это было и решением спора, и примером доверия молодежи, и методом помощи, вселения веры в людей.

Митрофанов. Знакомясь с новой оригинальной работой, трудно сказать, достиг ли автор успеха или ошибается. И Михаилу Алексеевичу это тоже часто неясно. И он не спешит с оценками и выводами.

Биченков. Он однажды сказал мне следующее: «Опыт моей деятельности убеждает, что о любом научном проекте, каким бы неверным он ни казался априори, справедливее сказать, что из него что-то выйдет, чем отмахнуться от него». Наверное, он имел в виду, что абсурдный на первый взгляд проект всегда содержит какое-то рациональное зерно, - конечно, если речь идет о работе серьезного коллектива, разумных людей.

Титов. Личное мнение о работе у Михаила Алексеевича есть всегда. Однажды я занимался темой, с которой он наверняка не был знаком раньше, но судил он о ней очень точно. В этом сказывалось умение работать с главными параметрами, а их можно выделить на основе научной интуиции и опыта даже в той области, которой в деталях не знаешь.

Войцеховский. Результаты он оценивает тоже по «главному члену разложения».

Овсянников. Свой отзыв умеет выразить кратко, афористично, исчерпывающе и в нем показать и свое отношение к работе, и ее характер. Помню, как один не очень добросовестный человек делал у нас на семинаре доклад об экспедиции в Кулундинскую степь. Развесил таблицы, говорил часа два. Михаил Алексеевич слушал его внимательно, задавал вопросы, но общей оценки на семинаре не сделал. Я уже потом спросил его: «Ну как, Михаил Алексеевич, понравилось?». Он ответил: «На уровне прораба». Вот так, одним словом расставил все точки над «и».

Биченков. Как правило, особенно, если речь идет о работе его ученика, Михаил Алексеевич старается выяснить мнение о ней у своих коллег. Когда Войцеховский сделал свою работу по спиновой детонации, Михаил Алексеевич одобрил ее, но окончательную высокую похвалу дал лишь после разговора с Николаем Николаевичем Семеновым, с коллегами на высшем академическом уровне. О нашей текущей работе он высказывается, как правило, после обсуждения со всем отделом. Личное мнение и коллегиальность оценки - это у него всегда сопряжено.

Корр. В беседе с Михаилом Алексеевичем я спросил, какими критериями руководствуется он при оценке новой работы.

Лаврентьев. Критерии оценки разные. Возьмем теоретические работы. Самый простой вариант: задача была поставлена давно, было много подходов, но все они годились лишь для частных случаев и требовали дополнительных гипотез. И вот некто нашел новый подход и довел задачу до конца. Это высшая марка. Еще более высокая марка: создана принципиально новая модель, введено новое понятие. Такие случаи редки: это теория множеств в математике, это число Рейнольдса в механике, это деление ядра в физике. Марка более низкая (хотя резкого скачка здесь нет): если человек просто обобщил частные решения задач, систематизировал ранее известные подходы, снял ряд дополнительных условий, решил старую задачу новым методом, а этот метод позволил решить еще ряд задач, до сих пор не решенных... Следующий уровень. Известным методом решена задача, близкая к уже решенной и, очевидно, также разрешимая. К таким работам относится большинство кандидатских диссертаций. Для этого нужны лишь определенная научная культура и понимание сути дела.

Критерии оценки экспериментальных работ - это тоже новизна, оригинальность, наконец, изящество. Я не отвергаю современных мощных экспериментальных установок. Но это вещи очень специфические, кое-где, безусловно, необходимые, - однако решающего успеха в экспериментальном исследовании следует достигать малыми средствами и мозговой работой. Искать и использовать качественно новые явления. Не стоит догонять соперников по объему работ и по количеству средств. Нужно обгонять их на оригинальных идеях. Скажем, американцы разгоняют частицы вещества до космических скоростей газовыми пушками, громоздкими и дорогостоящими. А установки В.М.Титова и Ю.И.Фадеенко, созданные в нашем институте и предназначенные для той же цели, - это просто-напросто трубы из взрывчатого вещества. И скорости при таком способе достигаются гораздо более высокие.

Работы прикладного характера ценны возможностью их быстрого и эффективного внедрения. Как правило, это связано с простотой и той экономией, которую они обещают. Но здесь есть и более высокие критерии. На одном предприятии люди дышали пылью, а теперь не дышат ею - благодаря изобретению Б.В.Войцеховского.

Корр. Оценка работы - «по ее конечному результату». И, вероятно, от этого зависит и оценка человека, отношение к нему М.А.Лаврентьева.

Мигиренко. Каждому новичку дается минимум возможностей для работы. Но если он, действуя совершенно самостоятельно, выдает нечто новое, оригинальное, значительное, ему сразу же создаются все возможности для дальнейшей деятельности.

Митрофанов. Когда работа нравится Михаилу Алексеевичу, он всячески поддерживает автора: одобряет публикации, дает в распоряжение все свои связи. Помогает премиями, поездками, штатами, оборудованием, помещением.

Фадеенко. Помогает энергично и щедро: всё необходимое плюс аванс на будущее.

Дерибас. И каждый знает: получишь результат - все векселя будут оплачены немедленно и по высшему курсу.

Истомин. Но если у человека на первом плане появляется собственное «я», резко восстает против этого.

Фадеенко. Не любит хвастливых, необоснованных обещаний. В пределах института это еще терпимо. Но если вышел за пределы коллектива и не выполнил то, что обещал, будешь строго наказан.

Кузнецов. Жутко не любит, когда его обманывают, когда рекламу выдают за действительность. Если уличит во лжи, - лжецу прощения нет.

Овсянников. Если человек выступил на семинаре с неудачным докладом, Михаил Алексеевич старается не обижать его отрицательным отзывом. Он ведь ясно понимает, что его слово будет воспринято иначе, чем слово мэ-нэ-эса.

Митрофанов. Свою оценку слабой работы выскажет потом - и скорее не автору, а его коллегам.

Матвеенков. Будучи человеком весьма тактичным, он, возможно, сформулирует свое отрицательное мнение словами о необходимости дальнейших исследований, выяснения каких-то дополнительных вопросов. Но мне отнюдь не кажется, что Михаил Алексеевич в угоду общей идее гуманизма промолчит или приукрасит результат. Оказывая нам огромное доверие, он и требует от нас много. А поскольку при обсуждении мы - далеко не академики - видим в нем старшего товарища по работе, тут уж никаких недомолвок быть не может.

Титов. По первой ошибке внимательно «посмотрит» человека, но категорических выводов не сделает. Запомнит, но не напомнит. Не знаю, какое количество фолов допустимо при такой проверке. У каждого из нас были свои неудачи, но все мы - прочные его ученики.

Биченков. Ошибки могут быть у всякого. Недобросовестность - совсем другое дело. Тогда Лаврентьев грозен, у «промахнувшегося» аж коленки дрожат. Страшной кажется такая опала со стороны: «Ну, Михаил Алексеевич, уж слишком...» Но потом все приходит в норму, а «промахнувшийся», конечно, извлекает из происшедшего должный урок.

Титов. Если человек опровергает делом резкое суждение Лаврентьева, Михаил Алексеевич действует очень тактично и как-то исподволь дает понять, что его выступление не имело существенного значения. И хорошо, что он при этом не говорит торжественных слов. «Нормализация» проходит очень естественно.

Биченков. Он всегда чрезвычайно терпим к ошибкам, неудачам человека. Но если кто-то заваливает работу коллектива, тут он непримирим, решителен и мужествен.

Войцеховский. Если лаборатория не выдает интересных научных результатов, он поставит вопрос о расформировании лаборатории.

Овсянников. А ее руководителя, упорно не желающего перестроиться, постарается перевести в другой институт, где он найдет подходящую среду и понимание.

Корр. Отчетливость, единодушие этих высказываний заставляли думать, что здесь затрагивается какой-то важный принцип, которого придерживается М.А.Лаврентьев при руководстве институтом. Я вспомнил об этом в беседе с Михаилом Алексеевичем.

Лаврентьев. Академическому институту обязательно должен быть присущ поиск новых задач, новых подходов, новых приемов. Так же, как весь Академгородок был задуман из принципа: Большая проблема должна решаться совместными усилиями больших коллективов, так и в нашем Институте гидродинамики большие задачи решаются учеными разных направлений. В сущности, академический институт - это собрание маленьких институтов, объединенных в лаборатории и выполняющих поисковые функции. Другая, не менее важная их задача - подготовка кадров высшей квалификации. Отдельные лаборатории могут быть достаточно самостоятельными; определенные задачи могут решаться многими лабораториями. Рабочие группы могут распадаться и организовываться вновь. Критерий их действенности - интересные научные результаты. С этой точки зрения и следует решать их судьбу. Если сравнимые «по весу» результаты достигнуты в двух лабораториях при разных затратах средств, надо передать эти средства из более богатой лаборатории в менее богатую, но более результативную, увеличить ее штаты, помещения и тому подобное. Надо не только открывать лаборатории и набирать людей, но и смелее закрывать их, отпускать людей на педагогическую работу, на производство. Бывает, что в академическом институте двадцать отделов и только три хорошие лаборатории. Академические институты должны время от времени не только расширяться, но и сжиматься.

Корр. А как по поводу того, что хорошо работает тот, кто умеет хорошо отдыхать. Что скажут по этому поводу мои собеседники?

Митрофанов. Михаил Алексеевич не любит, когда люди надолго уходят в отпуск.

Овсянников. Один из его сотрудников поехал как-то раз во Францию на месяц. Так Михаил Алексеевич вызвал его обратно через две недели.

Луговцов. Спокойно может позвать тебя к себе на беседу в субботу или в воскресенье. Целый семинар устроит.

Истомин. У него нет деления на свободное и рабочее время.

Фадеенко. Среди шумных дел вдруг посадит кого-нибудь в машину - кто попадется под руку - и на Обское море!

Митрофанов. Или возьмет с собой группу учеников, сотрудников и на неделю махнет куда-нибудь на Байкал, на Камчатку. И отдых - и время не пропадает даром, обсуждается какая-нибудь проблема. Помню, ездили так на Телецкое озеро.

Кузнецов. Когда сам приезжает из отпуска, приезжает обязательно с идеями.

Овсянников. Он сторонник активного отдыха. Не в том смысле, чтобы помахать гантелями, а в том, что и во время отпуска тоже надо думать, быть может, переключаясь на другие вопросы. Или использовать отпуск для оформления законченной статьи, диссертации.

Дерибас. Не любит самого выражения «хочу уйти в отпуск». Ученый не может уйти «в отпуск» от своего дела, от своих мыслей. Хотел бы, а не может! Лучше сказать по-другому: «Михаил Алексеевич, я хочу съездить на Енисей, посмотреть, как он там... течет... Поразмышлять о том, о сем...» Вот тогда - пожалуйста!

Мигиренко. И, конечно же, сразу предоставляет отпуск, если у тебя неважно со здоровьем.

Корр. Разговор на эту тему я продолжил в беседе с Михаилом Алексеевичем.

Лаврентьев. Отдыхать нужно и днем, и в отпуск ходить. Не надо работать чрезмерно. Нужны усилия, даже перенапряжение, но без переутомления. Желание добиться результата немедленно, во что бы то ни стало, часто приводит к срывам.

Отдых необходим. Но я не люблю, когда отпуск превращается в дело. Я против восхождений, к которым готовятся за два месяца: готовят оборудование, тренируются, потом куда-то лезут, и вот - ура! ура! - залезли. Я считаю, что у ученого должно быть одно-единственное честолюбие. Как балерина должна непрерывно тренироваться, так и ученый должен непрерывно работать. Даже во время отпуска. Не сидеть, конечно, за столом каждый день по 8 часов, но думать, прикидывать, записывать. Мы много путешествовали вместе с Келдышем и всегда обсуждали с ним какие-нибудь проблемы.

А слыхали ли вы про кафе математиков, которое было когда-то во Львове? Там была «черная книга», куда каждый приезжий ученый между развлечениями вписывал какую-нибудь проблему...

Корр. Беседа заканчивается. И вот последний вопрос:

- Что, на Ваш взгляд, является самой характерной чертой научного коллектива, которым руководит Лаврентьев?

Овсянников. Преданность делу.

Титов. Простая, деловая обстановка.

Кузнецов. Если уж он руководит, будь уверен: результаты будут.

Тришин. И будут получены малыми силами небольшие коллективы людей, несложные эксперименты.

Гарипов. Чувство уверенности.

Фадеенко. Свобода творчества. Оценка - по делам. Важно, чтобы ты делал дело, не слишком далекое от основной темы, от математики и механики; очень интересно, когда эти науки приложены к какой-нибудь необычной проблеме.

Митрофанов. Характерно, что наши лаборатории легко берутся за новые задачи. Жив дух студенческого творчества, когда в работу часто врываются свежие струи и люди отзывчивы на них.

Истомин. Каждый хочет чего-то нового, оригинального. В любой диссертации все основано на какой-то новой идее, пусть небольшой. Сколько раз встречаешь трафаретные студенческие дипломы, а ведь у тех, кто проходит практику в нашем институте, этого нет, у нас это не пройдет. Даже если студент сделал какие-то измерения, все равно в этом есть что-то своеобразное, неожиданное.

Войцеховский. Михаил Алексеевич умеет создавать в любом коллективе такую атмосферу, что люди разных специальностей относятся к нему с большим доверием и уважением. По-видимому, это оттого, что он умеет дать правильную оценку деятельности любого ученого.

Мигиренко. Михаил Алексеевич любит повторять, что Сибирское отделение должно стоять на трех китах. Первый - фундаментальные научные исследования. Второй - подготовка кадров. Третий - внедрение научных результатов в практику.

Эти три кита - основа деятельности любого научного коллектива, которым руководит Михаил Алексеевич Лаврентьев.

Дерибас. Общность интересов. Все тесно взаимосвязаны - и в рабочем плане, и в нерабочем. В общем-то, все мы - друзья.

Луговцов. Хорошие, нормальные отношения между людьми. Хотя с годами мы разнимся все сильнее, сохраняется дух первых лет Академгородка, когда было трудно, когда мы были все вместе. Не знаю, какую роль играет здесь Дед. Может быть, будь на его месте другой человек, все было бы совсем по-другому.

Матвеенков. В каждом подразделении института заложены идеи и принципы Михаила Алексеевича. Это тот цемент, который связывает людей, порой несоединимых.

		Ю.В.Пухначев. Метод Лаврентьева // Российская академия наук. Сибирское отделение: Век Лаврентьева / Сост. Н.А.Притвиц, В.Д.Ермиков, З.М.Ибрагимова. - Новосибирск: Издательство СО РАН, филиал «Гео», 2000. - С.293-309.



		ОГЛАВЛЕНИЕ • ФАЙЛ PDF