Глава 9

КАК НАЧИНАЛСЯ АКАДЕМГОРОДОК

Дела строительные. Когда в мае 1957 года было принято постановление о создании Сибирского отделения АН СССР, никаких проектов для Академгородка, естественно, не существовало, даже состав институтов окончательно стал ясен только к августу. Между тем уже в 1957 году на строительство научного городка было выделено 6 миллионов рублей, в 1958 году сумма капитальных вложений возросла до 29 миллионов. Чтобы не терять времени, было решено начать с создания на месте собственной строительной базы и жилья для рабочих-строителей. Для нужд самой науки в 1957 году был заложен только один институт - гидродинамики, пять жилых домов для ученых и Опытный завод на левом берегу Оби. Одновременно быстрыми темпами (в ГипроНИИ Академии, его новосибирском отделении и еще в двух десятках проектных институтов Москвы и Ленинграда) велось проектирование объектов Академгородка - институтских корпусов, жилых домов, детских и культурных учреждений, коммуникаций.

М.А.Лаврентьев и П.П.Белинский у котлована будущего здания Института гидродинамики. Осень 1957 г.

Осмотр площадки под Академгородок. Слева направо: М.А.Лаврентьев, председатель Новосибирского горисполкома Шевнин, Л.В.Канторович, сзади - заместитель председателя СО АН СССР Л.Г.Лавров и секретарь Советского РК КПСС Е.К.Лигачев. 1958 г.

В рабочих руках недостатка не было - после газетных сообщений о создании Сибирского отделения в Новосибирск пришло около тысяч заявлении от молодых добровольцев, желающих строить город науки.

Летом 1957 года уже возводились дома для строителей, строились дороги, велись земляные работы, завозились материалы и оборудование.

Пока разворачивалось строительство, город выделил для прибывающих ученых около 50 квартир, а для штаб-квартиры Сибирского отделения - четырехэтажный дом на улице Советской, в центре города. Кроме того, самоуплотнились институты Западно-Сибирского филиала, уступив часть своих площадей для новых лабораторий. Председатель филиала профессор Т.Ф.Горбачев оказывал нам максимальную помощь.

Весной 1958 года Академгородок, который еще «не вышел из чертежей», приобрел права гражданства: здесь был образован Советский район Новосибирска. Первым секретарем райкома партии стал Е.К.Лигачев (позднее - первый секретарь Томского обкома партии, член ЦК КПСС), первым председателем райисполкома - Л.Г.Лавров (впоследствии - мой заместитель по общим вопросам, много сделавший для эксплуатации и благоустройства городка). Районные организации прилагали много усилий к ускорению темпов строительства, к обеспечению растущего населения Академгородка всем необходимым - транспортом, предприятиями торговли и общественного питания, культуры и быта, детскими учреждениями, медицинским обслуживанием.

Летом 1958 года был утвержден Генеральный план застройки Академгородка. Городок делился на три зоны: институтскую и две жилые. Все три зоны были «насажены» на одну магистраль в виде буквы П, состоящую из трех прямых улиц (журналисты почему-то называли ее параболой). Теперь это улица Строителей, проспект Науки и Морской проспект. Концы буквы П упираются в Бердское шоссе, идущее мимо Академгородка. От шоссе и от идущей параллельно ему железной дороги городок отделен почти полукилометровой полосой соснового леса - это гарантирует нам чистоту и тишину. Новосибирский Академгородок был спланирован с самого начала как единое целое: научные институты, университет с общежитиями, Опытный завод, жилые дома, гостиница, Дом ученых, клуб и кинотеатр, школы, детские сады и ясли, больничный городок, торговый центр, стадион и даже водная станция. Это был прекрасно задуманный благоустроенный город примерно на 35 тысяч жителей (в этой цифре мы все-таки ошиблись - городок очень скоро достиг этого рубежа и перешагнул его).

Однако скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Организовать новое строительство и вести его нужными темпами оказалось много сложнее, чем собрать коллектив ученых для переезда в Сибирь.

В подготовке и организации строительства Академгородка первостепенную роль сыграл С.А.Христианович, имевший опыт создания Физико-технического института под Москвой. Он сумел привлечь Г.Д.Чхеидзе, строителя Комсомольска-на-Амуре, послужившего прообразом инженера Беридзе в романе В.Ажаева «Далеко от Москвы», А.С.Ладинского (опытного инженера-архитектора, лауреата Государственной премии), Б.В.Белянина (до этого возглавлявшего крупнейший отраслевой институт). Строительство было поручено Новосибирскгэсстрою. Все бы хорошо, но ведь Новосибирская ГЭС еще не была окончена, и это с самого начала предопределило наши трудности.

Одними из первых объектов Академгородка были деревянный дом и бараки - временное жилье на месте будущих коттеджей, куда сразу же переехали я с семьей и мои ученики осенью 1958 года. Одной из причин столь быстрого переезда было желание наблюдать с первых шагов за строительством Академгородка. Строили медленно и плохо. Выяснялось, что нет то цемента, то кирпичей, то машин... Между тем было решение правительства обеспечить нашу стройку техникой и материалами. Госплан получил указание ЦК партии отпускать все необходимое вне очереди.

Случалось, что местные руководители частично забирали присланное Сибирскому отделению для своих нужд. Так, однажды мне стало известно, что возглавляемый Забалуевым Новосибирский совнархоз забрал себе почти все направленное нам - с санкции первого секретаря обкома Кобелева. Поехал в город к Кобелеву. Сначала он отпирался, а потом сказал прямо: «Я не знаю, за какие грехи тебя сюда прислали, добровольно-то из Москвы в Сибирь никто не едет. Забрали материалы и машины правильно, - если твое дело стоящее, дадут еще, а если не стоящее, значит, поступили правильно, у меня не достроены кинотеатр, оперетка, да и с жильем в городе нехорошо». Я тут же взял трубку телефона ВЧ (правительственная связь), соединился с предгосплана и сказал: «Строительство приостановлено, ибо не выполнено постановление Совмина по снабжению нас техникой и материалами». Ответ: «Вам все направлено в срок». Я: «Вы отправили, а кто получил и куда оно пошло, Вам скажет секретарь обкома тов. Кобелев», - и тут же передал трубку Кобелеву. Судя по смущенным репликам Кобелева, предгосплана был с ним не очень любезен. Через несколько дней была создана комиссия горкома по проверке жалоб на нарушение в снабжении строительства Академгородка. В ночь накануне начала работы комиссии на территорию Академгородка было завезено все оборудование, техника и материалы, присвоенные ранее Новосибирским совнархозом. Комиссия квалифицировала жалобы ученых как клевету, Чхеидзе вынужден был уйти с работы и уехать. Потеря Чхеидзе была ощутимой, но все же строительство пошло.

Неразберихи в первые годы было много. Один раз нам повезло - Академгородку по недосмотру выделили цемент сразу Госплан СССР и Госплан РСФСР, так что мы должны были получить 200 % от своей заявки. А получили всего 30 % - остальное, оказывается, совнархоз направил на строительство Обьгэс. Или еще такой случай - из Москвы в Новосибирск пришли для Академгородка четыре санитарные машины. Ждем-пождем - нет машин. Через пару месяцев кто-то случайно обратил внимание, что зампреды совнархоза катаются на необычных машинах. Оказывается, это наши санитарные машины: красные кресты стерли, машины перекрасили и переоборудовали, чтобы возить начальство.

Это, конечно, мелочи, но были дела и покрупнее - не успеешь оглянуться, а уже где-то в Москве нам срезали ассигнования, пока разберешься, кто и где, все уже утверждено, а раскручивать все снова много труднее. Но мы сражались за каждую мелочь, потому что если один раз дать себя остричь, это значит - можно еще раз, а там, глядишь, и ничего не останется. Поэтому каждый раз приходилось звонить в Москву, летать туда чуть ли не каждую неделю, обращаться в Совмин, в ЦК, к Н.С.Хрущеву.

Оставались две трудности. Прежде всего, дорога Новосибирск - Академгородок была плохая: машины застревали в грязи, после ливней были места, где даже для грузовика проезд был невозможен. Мы случайно узнали, что закончено создание новой дороги Новосибирск - Аэропорт и сделавшая ее строительная воинская часть будет отправлена на новое место. Я обратился к министру обороны А.А.Гречко (которого знал еще по Киеву) за помощью. Просьба была удовлетворена, и в течение года мы получили отличную дорогу и внутренние коммуникации в Академгородке.

Второй трудностью оставалась слабость строительной организации (которая была еще занята на сооружении Новосибирской ГЭС) и отсутствие базы строительной индустрии. Первыми были построены пять кирпичных домов с двухкомнатными квартирами - из двух десятиметровых комнат (одна проходная). В 1958 году началось, но сильно затянулось строительство Института гидродинамики и школы.

Тяжелое положение со строительством было отражением существовавшего еще неверия в наше дело. Боялись, что деньги будут потрачены, что-то построено, а пока это строится, ученые, которые приехали, уже уедут, а которые хотели ехать, передумают.

В эти первые трудные годы ход строительства не раз рассматривался в Совете Министров СССР и РСФСР, в Бюро ЦК КПСС по РСФСР, принимались меры по усилению помощи Сибирскому отделению. Решено было сосредоточить материальные и денежные ресурсы всего Сибирского отделения прежде всего на создании Академгородка под Новосибирском. Строительство объектов Академгородка было включено в титульный список особо важных строек, нам выделялись дополнительное оборудование и материалы, сюда были направлены две тысячи выпускников школ и училищ трудовых резервов.

Весной 1959 года по поручению Центрального Комитета к нам приезжал заместитель председателя Совета Министров Ф.Р.Козлов с группой работников Госстроя. Он внимательно осмотрел стройку, поговорил с учеными и строителями. Через две недели после его отъезда мы узнали, что строительство передано Минсредмашу - мощной организации, строившей здание МГУ и многие другие ответственные сооружения. Тут же была создана специальная строительная организация «Сибакадемстрой», начальником ее стал опытный и энергичный строитель генерал Н.М.Иванов. В строительстве наступил перелом. Уже через один-два месяца из разных городов к нам стали прибывать эшелоны с готовыми блоками и строительной техникой.

Так выглядел Академгородок в начале 1959 г.: Институт гидродинамики, первые пять жилых домов, первая школа и начало Морского проспекта

Осенью 1959 года в строящемся Академгородке побывал Н.С.Хрущев. Когда ему показали макет городка (которым мы очень гордились), он устроил проектировщикам и нам форменный разнос, а потом частично повторил его в выступлении перед городским активом: «Надумали в лесу высотные здания сооружать. Для чего? Это чтоб воронам легче было садиться, что ли? Архитекторам нужно «пятно», а государство из-за этого должно расходовать лишние средства». Ругал он нас и за «кирпичное строительство», и за большие расстояния между институтами (растянуты коммуникации). Досталось и мне: «Построили там хибарку, и в ней поселился академик Лаврентьев. Рассказывают, что он подушками в стужу и метели закрывал окна. Так начинал свою жизнь академик на сибирской земле! Это похвально, это героический поступок, но вряд ли это было необходимо».

Митинг строителей Академгородка. На трибуне — академики П.Я.Кочина, М.А.Лаврентьев, первый секретарь Советского райкома КПСС Е.К.Лигачев, начальник строительства Л.И.Масленников. 1959 г.

Я-то знал, что как раз было крайне необходимо - жить здесь, наступать на пятки строителям, вовремя вмешиваться в возникающие узкие места. Но пришлось подчиниться - многоэтажные дома исчезли из проекта городка, началось усиленное строительство наиболее популярных в те годы четырехэтажных домов из сборных панелей, в том числе малометражных.

Во время первого визита в Академгородок в 1959 г. Н.С.Хрущев резко критиковал запланированные здесь многоэтажные дома. Поэтому девятиэтажки стали строить много позже

Время отчасти переоценило тогдашние рекомендации. Оказалось, что свободные пространства между институтами были не так уж велики, сейчас еле находится место для дополнительных корпусов. И мы уже вынуждены строить для жилья преимущественно девятиэтажки - для других домов у нас нет площади.

Я еще упомяну о трудностях, которые мы испытали из-за некоторых скоропалительных решений Н.С.Хрущева, из-за его непримиримости к мнениям других. Но справедливости ради надо сказать, что он оказал нам большую помощь, о докладе на XXI съезде партии он от имени ЦК поддержал почин по организации Сибирского отделения, много способствовал выделению материальных и денежных ресурсов на строительство. При нем впервые Президиуму Академии было предоставлено право организовать, по своему усмотрению, единый комплекс институтов нового научного центра, была утверждена единая смета, в пределах которой ученые могли решать многие вопросы.

Создание собственной стройбазы позволило нам поставить строительство на индустриальные рельсы. Когда мы получили завод крупнопанельного домостроения, предприятия по производству различных строительных блоков и деталей, дела пошли веселее.

Темпы ввода сооружений постепенно нарастали. В 1959 году вошел в строй один только Институт гидродинамики, в 1960 году уже два - Институт геологии и геофизики и ядерной физики, в 1961 - три, в 1962 - два института и университет. Первые появившиеся здания становились пристанищем и базой сразу для нескольких институтов. В Институте гидродинамики в первый год размещались еще пять институтов, первые вычислительные машины были установлены в крыле Института геологии и геофизики, многие институты и лаборатории начинали свою жизнь в квартирах жилых домов.

Будущие хозяева институтов придирчиво следили за ростом своих зданий, вместе со строителями вносили необходимые изменения в проекты, на ходу вписывали в помещения оборудование. Одновременно ученые читали строителям лекции, рассказывали о достижениях науки.

Первая очередь Академгородка была закончена в 1962-1963 годах. Мы получили от строителей красивый, удобный и в то же время скромный город. Главная его красота - лес, который и вокруг, и внутри города. Строители жаловались, что им мешают деревья, но были запрещены даже полные повороты башенных кранов, чтобы не повредить деревья. Некоторые улицы прокладывались в обход рощ, а пешеходные тропинки в лесу посыпались песком и гравием только после того, как жители «голосовали ногами» за оптимальные маршруты. Кроме того, масса деревьев, кустарников, цветов была высажена вдоль улиц и вокруг институтов.

Шедевров архитектуры у нас нет - все жилые и институтские здания построены по типовым либо по повторным проектам. Их внешний вид нас не особенно волновал, мы делали ставку не на уникальные здания, а на уникальных людей с новыми идеями. Что касается жилья, то оно построено из стандартных элементов и обошлось недорого.

Удобства, по замыслу проектантов, должна была обеспечить компоновка городка по микрорайонам и кварталам, внутри которых размещались магазины, детские сады и ясли, школы. Академгородок первым в Союзе строился по принципу микрорайонов, поэтому вокруг этого было много дискуссий. Окончились они в пользу Академгородка - его архитекторы и проектировщики были отмечены Государственной премией РСФСР по архитектуре.

Сотрудники Сибирского отделения практически не знали бараков и времянок, они сразу вселялись в благоустроенные дома с горячей и холодной водой, а немного позже - с электрическими плитами. В зоне городка нет котельных, ближайшая - в пяти километрах, поэтому снег у нас остается чистым до самой весны.

Не все вышло так, как планировалось, но Академгородок стал прекрасным местом для работы и жизни, и мы справедливо гордимся им.

Золотая долина. Первой поселилась на территории Академгородка, у речки Зырянки, группа молодежи из Института гидродинамики, кое-кто из математиков. Жили в маленьком поселке из шести щитовых домов. Из старшего поколения - только я с женой, из среднего - Г.С.Мигиренко с семьей, а в основном - молодежь, кончившая Физтех или Московский университет и ранее работавшая со мной в Москве и в Ореве. С женами и детьми приехали Б.В.Войцеховский, А.А.Дерибас, П.П.Белинский, Ю.Г.Решетняк, Р.И.Солоухин, М.М.Лаврентьев, Э.А.Антонов; молодоженами или холостяками - В.М.Титов, В.М.Кузнецов, Ю.А.Тришин, Ю.И.Фадеенко, Б.А.Луговцов, В.М.Кудинов, М.Е.Топчиян, В.Л.Истомин, Л.А.Лукьянчиков, В.В.Митрофанов, Е.А.Биченков, P.M.Гарипов.

Первое жилье для ученых в Академгородке — домик (изба) академика М.А.Лаврентьева. 1958 г.

Рабочие помещения - бараки и палатки - размещались пониже, у самой речки, там же в металлических сборных гаражах были временные склады. Скоро появились и первые экспериментальные установки - кольцевой лоток Б.В.Войцеховского и мелкий, по колено, бассейн, где бросанием в воду доски инициировались волны - модель цунами.

Одновременно все были заняты подготовкой к въезду в будущее здание института - подбирали и заказывали оборудование, проектировали коммуникации и установки, заботились об оснащении лабораторий. На семинарах (в столовой, летом в хорошую погоду - на улице) обсуждали постановки новых задач, будущую тематику.

Первая лаборатория - барак под окнами Лаврентьевского дома

Название «Золотая долина» было придумано Титовым в первую же осень, когда все березы вокруг стали желтыми. Условия жизни были нелегкими, особенно зимой. Валили сухостой, пилили и кололи дрова, топили печи, таскали ведрами воду. Поскольку никаких магазинов поблизости не было, для организации питания создали коммуну и закупали все необходимое коллективно.

Огромную роль в становлении коллектива «Золотой долины» сыграла моя жена Вера Евгеньевна. По ее инициативе в одном из бараков устроили домашний детский сад. Руководила им (поскольку жены тоже хотели работать, а не сидеть дома) сначала жена Кудинова, а потом жена завхоза Института гидродинамики.

Городское начальство считало наше поселение незаконным и вредным. Мне сказали: «Мы пришлем трактор, чтобы снести твою рухлядь». Я ответил: « Ничего из этого не выйдет; такими угрозами у нас в «Золотой долине» мамы пугают деток: «Не будешь есть кашу, придет злой дядя и сломает наш дом...» После этого разговора к нам прислали инспектора по детским садам. После осмотра «объекта» инспектор сказал Вере Евгеньевне: « По правилам ваш детский сад надо закрыть, но многие детсады в городе могут позавидовать вашему».

Была организована и маленькая столовая, в которой хозяйничала тетя Варя. У нее были знакомые рыбаки, и мы иногда имели к обеду уху и жареную нельму. По воскресеньям, когда столовая была закрыта, семейные готовили дома, а холостяков обычно приглашали на обед мы с Верой Евгеньевной. У нас же встречали праздники (Илья Несторович Векуа был незаменимым тамадой), причем обязательно исполнялась сочиненная молодежью песня:

Прощай, Москва, Сибирь кругом,
Живем семьей единою,
Наш новый дом теперь зовем
Мы «Золотой долиною».
Кругом шумит почти тайга,
Течет Зырянка реченька...
Кому наука дорога,
В столице делать нечего!
Построят баню нам весной
И выдадут нам валенки,
А там, глядишь, и вступит в строй
Институт гидродинамики...

(Баню действительно построили здесь же, рядом с бараками, сами ее топили). Пели и другие песни из местного фольклора - про собачку Буку, про поездку на остров Диксон («Сорок градусов - уже не холод, сорок градусов - не широта...»). Была даже сочинена целая поэма - «Долиниада» - про то, как

...Столицы опустели ныне:
Покинув берега Невы
И Академии Москвы,
Цвет общества живет в долине -
В прославленной долине той,
Что называют Золотой...

Одним словом, жили дружно и весело. Жена регулярно занималась с молодежью у нас дома английским языком. Каждому полагалось перед приходом побриться и надеть чистую рубашку. Вера Евгеньевна снабжала своих учеников новыми книгами. Как раз в это время я получил из Америки в подарок книгу «Море вокруг нас». Она нам была особенно интересна, так как мы занимались рядом морских проблем (цунами и другими), поэтому было задумано коллективно перевести ее на русский язык. К сожалению, это дело до конца не довели.

М.М. Лаврентьев (слева), китайский аспирант Сунь Цао и Е.И.Биченков проводят опыты по исследованию волн цунами. 1959 г.

Наше поселение, а вместе с ним детский сад и столовая просуществовали около двух лет, пока в Академгородке не построили первые дома с удобствами. Мне очень дороги воспоминания об этом времени и все люди, с которыми я делил трудности первых лет.

Теперь Золотая долина - это микрорайон коттеджей, из прежних домов остался только мой, маленький, но уютный. Ведущая сюда улица называется Золотодолинская. На второй год существования «Золотой долины» я был приглашен прочесть несколько лекций в Париж. Поехали с В.Е. на две недели. Поездка была очень удачной, я много встречался с крупными и очень для меня интересными учеными (М.Руа, Ж.Дьедонне и др.). Нас возили по окрестностям - тогда начиналось строительство научных центров вне Парижа. Побывали также в Гренобле, где Ж.Кравченко показал мне ряд интересных гидродинамических установок. Когда вернулись домой, В.Е. мне сказала: «Ты должен устроить поездку золотодолинцев в Париж - ты сам должен понимать, насколько это важно для молодежи, особенно нашей, живущей в такой глуши». Я организовал тургруппу и поехал с ней сам. (Кстати, за несколько месяцев до выезда Вера Евгеньевна устроила ускоренное обучение будущих туристов французскому языку). Молодежь имела возможность посмотреть город, музеи, театры. Мы посетили Сорбонну, побывали даже в центральном ракетном институте. Были поездки по окрестностям - Версаль, Фонтенбло и др. Поездка, безусловно, была полезной и стимулировала дальнейшую работу.

За первые же два года работы в Золотой долине были получены существенные результаты: Б.В.Войцеховским было создано устройство для получения струй воды сверхвысокой скорости, так называемая гидропушка. На базе нового принципа было развито целое направление - гидроимпульсная техника, позже получившая многие важные приложения, внедренные и внедряемые в промышленность.

Осмотр знаменитой гидропушки Б.В.Войцеховского, будущего академика (он рядом с М.А.Лаврентьевым, левее него — Э.А.Антонов). 1960 г.

Интересный практический выход получили работы по физике взрыва. В Новосибирске, на Оби, построили причал для судов и барж. Причал был оснащен всем оборудованием, вплоть до железнодорожного подъезда. Но уже после окончания строительства выяснилось, что в двух-трех метрах от причала имеется участок мелководья (гранитная скала), из-за этого суда и баржи даже средней емкости подвести к причалу нельзя... Уничтожить скалистый перекат поручили бригаде взрывников. Они взрывали по всем правилам: с плота бурили в граните несколько шпуров, водолаз со взрывчаткой спускался на дно, ощупью разыскивал шпуры, закладывал в них по два килограмма взрывчатки, поднимался на плот; плот отводился в сторону и машинкой по проводу производили взрыв. Сами взрывники признавались, что часто не находили шпура и взрывчатку просто бросали на дно. Таким методом за два года убрали около двадцатой части того, что надлежало убрать.

Мы случайно узнали об этих работах и предложили довести их собственными силами в течение одного-двух месяцев, к тому же бесплатно. Предложение было принято под мою ответственность. Работа в указанный срок была выполнена. Мы использовали некондиционный порох, рвали без всяких шпуров, сбрасывая с лодки на дно мешки с порохом по 20-30 килограммов. Всю работу провел Дерибас с одним помощником. Он проделал и другую работу, крайне важную для Кировского района города. Там нужно было увеличить забор воды, а для этого требовалось удвоить диаметр водозаборного отверстия в стене из бетона высшей марки. Над этим около четырех месяцев трудилась бригада, специально вызванная из Ленинграда, но почти безрезультатно. Подходил октябрь, была угроза, что большой район останется на зиму без воды. Дерибас и две его лаборантки выполнили всю работу с помощью кумулятивных зарядов за один день.

В Золотой долине были также сделаны первые шаги для подготовки кадров. Среди строителей Академгородка было много молодежи со средним и незаконченным средним образованием. Мы решили организовать для этой молодежи курсы по подготовке в университет. Надо сказать, что тогда университет был только на бумаге, но мы были уверены, что он рано или поздно здесь будет и что пора готовить молодежь к поступлению в него. Курсы разместились в недостроенном здании Института гидродинамики, на первом этаже, который отапливался «буржуйками», преподавали золотодолинцы. Ходили туда пешком, зимой где-то по колено в сугробах, весной - по основательной грязи. Значительная часть ребят, прошедших курсы, на следующую осень поступили в университет, а опыт курсов помог при создании Физико-математической школы.

Дела биологические. Как-то вернувшись из Москвы, С.А.Христианович рассказал о разговоре, который с ним имел Т.Д.Лысенко, предлагая Сибирскому отделению своих «уникальных» коров.

Я сразу вспомнил все, что узнал о Лысенко и его методах во время работы в Украинской Академии наук. Позже, в 50-х годах, я имел возможность познакомиться с ним ближе. В то время в ЦК партии поступало много писем и заявлений от ученых с жалобами на Т.Д.Лысенко, который, имея большие административные возможности, тормозит развитие генетики и под прикрытием «мичуринского учения» разгоняет крупных ученых из высшей школы, не пропускает в печать важные и для теории и для практики книги наших генетиков и переводы книг крупнейших зарубежных ученых. Заведующий отделом науки ЦК В.А.Кириллин решил поручить группе ученых, в искренность и авторитет которых он верил, наладить контакты с Лысенко и его группой.

Была создана комиссия, в которую вошли сторонники как Лысенко, так и «вейсманистов-морганистов» (академики В.А.Энгельгардт, В.Н.Сукачев, П.Л.Капица, М.А.Лаврентьев).

Утром мы собрались сначала в институте, где Лысенко и его помощники рассказали о своих достижениях и их экономическом эффекте. После этого мы поехали в экспериментальное хозяйство института - «Горки Ленинские». Лысенко показывал нам своих жирных бычков (их кормили отходами шоколадной фабрики), потом пошли на поля. Здесь Лысенко высказывал свои научные идеи (землю не надо удобрять, ее надо только «разжечь» - она живая, будет сама родить).

Наиболее забавной была дискуссия Лысенко - Сукачев, когда мы подошли к кустовым посадкам по краям полей. Лысенко, показывая кусты, утверждал, что у всех кустов единая корневая система. Сукачев говорил, что это вздор: «Давайте раскопаем несколько кустов, и вы сами убедитесь, что ваша теория срастания - чепуха». Лысенко: «Если не верите, посадите сами у себя кусты и там копайте сколько хотите, а здесь я вам копать не дам, мне это не нужно, я и так знаю, что корневая система едина. А кроме того, я вам скажу, что я буду на вас жаловаться за вашу клеветническую статью в журнале». Дальше было совсем весело. Дело в том, что Лысенко сильно хрипел, а Сукачев плохо слышал и думал, что Лысенко продолжает настаивать на срастании корней. Диалог продолжался минут десять. Сукачев: «Все это чушь, срастания нет», а Лысенко: «Я буду на вас жаловаться...»

Примирение не состоялось.

Учитывая сильную поддержку, которую имел Лысенко, отказаться от его предложения надо было как-то осторожно. Мы обсудили это на Президиуме и решили на предложение никак не откликаться.

В Москве быстро стало известно наше своеволие, и к нам приехала высокая комиссия во главе с Ольшанским проверять работу наших биологов. От нас требовали ликвидировать Институт цитологии и генетики и создать «мичуринский» институт, обещая поддержку людьми и деньгами. Я довольно бессвязно говорил о единстве науки, о соревновании направлений, о том, что мы все - за советскую науку, но против мистики.

Комиссия уехала ни с чем, но уже через неделю мне сообщили, что Хрущев сильно сердит на меня и склонен менять руководство СО АН СССР. Я узнал также, что Хрущев летит в Пекин на праздник 10-летия Китайской Народной Республики, а потом собирается заехать в Новосибирск, где будет проведена перестройка СО АН с ликвидацией «цитологии и генетики» и возможной сменой руководства Отделения. Сюда надо добавить, что после ссоры с совнархозом (из-за попытки присвоения наших строительных материалов) было организовано на имя Хрущева письмо колхозников, которые жаловались на новых прибывших ученых, «морганистов», которые вместо пшеницы сажают сорняк якобы для научных целей и т.д., а нам-де такой науки не надо.

Надо было во что бы то ни стало перехватить Хрущева до его приезда в Новосибирск, где он может принять непоправимые решения. Через московских друзей я был включен в одну из делегаций в Пекин, где рассчитывал встретиться с Хрущевым и убедить его в правильности позиции СО АН.

Торжества в Пекине были воистину грандиозные, но я быстро понял сложность моей ситуации: во-первых, проникнуть к Хрущеву было невозможно, во-вторых, мою делегацию должны были возить по Китаю еще 10-15 дней, а сократить поездку тоже было нельзя, поскольку способов индивидуально уехать домой не существовало.

Я стал добиваться, чтобы из гостиницы меня соединили по телефону с резиденцией Хрущева. Портье говорил только по-китайски, и лишь через три часа меня соединили с Андроповым: «...Спасите, помогите, мне необходимо срочно попасть домой...». Через час Андропов сказал: «Завтра летит в Москву Суслов и он Вас возьмет, в 10 утра за Вами заедет посольская машина и доставит прямо на аэродром».

Я подъехал, когда обменивались речами Хрущев и Мао Цзе Дун, а потом начались прощания. В толпе я пробрался к Хрущеву и на вопрос «А Вы чего тут?» ответил: «Никита Сергеевич, возьмите меня с собой». Суслов: «Вы же договорились лететь со мной». Я: «Да, но Вы летите на запад, а мне нужно на восток». Смех. Так я попал в машину Хрущева (ИЛ-18), которая была специально оборудована - задняя половина не имела обычных кресел. Стол на две персоны, большой диван. В передней половине - обычное расположение; там разместились Шелепин, Ильичев. Я оказался с Хрущевым вдвоем. Самолет шел на Владивосток. Я старался занять Хрущева рассказами из области науки и быта ученых со времен Ломоносова, о том, как Шулейкин стал академиком, что такое «сельдетрон» и т.д.

Во Владивостоке провели неделю. Хрущев уезжал на объект, на даче оставались Шелепин, Ильичев и я. Гуляли по тайге, катались на лодке, купались, обсуждали мировые проблемы.

Когда вылетели из Владивостока, я спросил Хрущева, что бы он хотел посмотреть в Академгородке. «А Вы что предлагаете?» Я назвал вначале геологию, механику (струи высоких и сверхвысоких давлений, круговой лоток) и химию (катализ, сверхчистые материалы). План посещений воспринимался доброжелательно, но когда я назвал Институт цитологии и генетики, ситуация резко изменилась. Хрущев начал говорить со страшным раздражением о Дубинине и его сотрудниках, упомянул о попытке дать нам хороших практиков, но что именно я помешал этому. Хрущев прямо сказал, что при такой ситуации он резко уменьшит финансирование и прочее обеспечение Сибирского отделения. Мои попытки возражать только еще больше его раздражали. Он встал, ушел в другой конец салона, вызвал Ильичева и начал разбирать бумаги, подписывать постановления. Мы летели над горами Восточной Сибири, внизу проплывали отличные панорамы, а я никак не мог придумать, как выйти из положения. Так тянулись длинные два часа.

Когда Ильичев ушел, Хрущев заглянул в передний отсек и, обернувшись ко мне, сказал: «Там уже пообедали, может быть, и нам тоже пообедать?» Я ответил: «Как пожелает начальство». Принесли закуску, Хрущев предложил: «Может выпьем?» Я: «Как начальство». Уже после первой полбутылки коньяка настроение сильно улучшилось. Я сказал, что хоть я в сельском хозяйстве и генетике профан, но что Лысенко - мракобес и гад, я уверен. Я напомнил, как мой сотрудник по Украинской Академии наук Н.С.Сытый с помощью мокрого пороха баснословно дешево проложил каналы для осушения Ирпенской поймы под Киевом и как на комитете по Сталинским премиям, куда была представлена работа Сытого, Лысенко заявил, что взрывать нельзя - «земля живая, пугается и перестает родить».

Хрущев рассказал, что ему лично Лысенко сильно напортил - когда на Украине был неурожай, Сталин снял Хрущева с поста секретаря ЦК компартии Украины и назначил Кагановича. Оказалось, что всю вину за неурожай Лысенко в своей записке Сталину приписал Хрущеву - Хрущев не слушал Лысенко. Хрущев тут же добавил, что когда он спросил Лысенко, как же тот мог написать такую вредную чушь, Лысенко ответил: «Я исполнял задание Политбюро (Сталина)». Рассказывая это, Хрущев сказал: « Во многом, в чем Вы обвиняете Лысенко, он не виноват - он беспрекословно выполнял волю Сталина».

Обед кончился в непринужденной товарищеской обстановке. Хрущев вспоминал, как на участке, мимо которого он ездил к себе на дачу, соревновались в урожае Лысенко и Цицин. Сначала впереди шел Цицин, но дождь с градом побил почти весь его урожай, а лысенковский остался цел, и окончательную, бесспорную победу одержал Лысенко. В ответ я рассказывал о разных ситуациях в ученом мире.

Визит в Академгородок прошел хорошо, все наши научные направления были одобрены. Институт цитологии и генетики с его кадрами и тематикой был сохранен, но все же было рекомендовано заменить директора. На совещании в узком кругу при участии Н.П.Дубинина директором был назначен Д.К.Беляев, тогда - кандидат биологических наук. Дубинин высказал желание вернуться в Москву, где ему была предоставлена возможность работать.

Два года спустя, когда Хрущев еще раз посетил Академгородок, вопрос об Институте цитологии и генетики кончился шуткой. Зайдя в сопровождении местного руководства (обкома и СО АН) в выставочный зал, он обратился ко мне с вопросом: «А где ваши вейсманисты-морганисты?» Я ответил: «Я же математик, и кто их разберет, который вейсманист, а который морганист». На это Хрущев реагировал шуткой: «Был такой случай. По Грузинской дороге шел хохол, его остановили яро спорившие грузин и осетин и потребовали: «Рассуди нас. Что на небе - месяц или луна?» Хохол посмотрел на одного - у него за поясом кинжал, на другого - тоже кинжал, подумал и сказал: «Я ж не тутошний»... Общий хохот, дальше все смотрели выставку в хорошем настроении.

Что касается Д.К.Беляева, то, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Он стал великолепным директором института, крупным ученым и организатором науки. Достаточно сказать, что в последние годы академик Д.К.Беляев является заместителем председателя Сибирского отделения, а в 1978 году был избран президентом Международной генетической ассоциации.

		Глава 9. Как начинался Академгородок // Российская академия наук. Сибирское отделение: Век Лаврентьева / Сост. Н.А.Притвиц, В.Д.Ермиков, З.М.Ибрагимова. - Новосибирск: Издательство СО РАН, филиал «Гео», 2000. - С.137-152.



		ОГЛАВЛЕНИЕ • ФАЙЛ PDF