Ю.Г.Демянко

СЛОВНО ФАКЕЛ ВО МГЛЕ

Никогда не уйдет из моей памяти черный воскресный день 12 января 1997 года. Ранний телефонный звонок, сдавленный женский стон:

- Юрий Георгиевич, - несчастье. Валентин Афанасьевич... Вчера вечером вскрыли квартиру, увидели...

Осознание непоправимости и разлома времени на "до" и "после", невозвратности и драгоценности каждой проведенной рядом с ним минуты - все это придет потом, а в тот миг - ощущение жуткой ватной пустоты.

А ведь казалось (Валентин Афанасьевич сам вдохновлял эти иллюзии), что он - вечен, что будет всегда. На предложения (требования, просьбы, мольбы) пощадить свое совсем не богатырское здоровье, сбросить часть непомерной нагрузки он либо отвечал шутками, либо всерьез начинал сердиться. Когда незадолго до его последнего Нового года давно наблюдавшие и не раз ставившие Коптюга на ноги московские врачи потребовали десять дней, чтобы привести в порядок его здоровье, он отказался категорически:

- Нет у меня этих десяти дней. В Сибири гибнут институты, они ждут каждого моего возвращения из Москвы, быть может, с последней надеждой. А я буду тут у вас отлеживаться? Как после этого посмотрю им в глаза? Вот, может, станет чуть полегче, тогда посмотрим.

И врачи, властные, умные, все понимающие врачи, в очередной, теперь уже последний раз отступили перед его беспощадной к себе правотой.

Валентин Афанасьевич ушел в вечность, упав от выстрелившего в его сердце тромба. Ушел из жизни, в которой он так мало брал для себя и так много отдавал другим.

Четыре последних года я имел счастливую возможность проводить с ним многие, многие часы. Рассказать об этом мне кажется важным не только во имя его светлой памяти.

I

Мы познакомились жарким июльским днем 1992 года в здании Конституционного суда России. В стране продолжался ликующий шабаш "демократии". Стремительно летели вверх "освобожденные" цены, на телеэкранах кликушествовали новые витии, исступленно требовавшие "нюрнбергского суда" над КПСС.

День за днем на третьем этаже здания на Ильинке перед ареопагом судей во главе с В.Зорькиным представали адвокаты, эксперты, консультанты, свидетели, официальные представители сторон - в споре о конституционности указов российского президента о запрете и роспуске КПСС. В зале сошлись не просто "стороны" - это были два разных мира, две идеологии, два видения человека, общества, будущего страны. Самоуверенной команде "победителей" - А.Макарову, С.Шахраю, А.Котенкову, М.Федотову противостояла отлично слаженная группа коммунистов во главе с В.Купцовым и В.Зоркальцевым. "Равноправное" состязание сторон было таковым лишь по внешней видимости. За одной стояли мощь "государственного заказа" и официозной пропаганды, запугивание нежеланных свидетелей, щедрая финансовая поддержка. За другой - убеждения, нравственный долг, уверенность в своей правоте.

В обстановке, созданной вокруг процесса, выступление на стороне коммунистов было актом немалого мужества. Но и в этих условиях многие люди готовы были поддержать близкое их уму и сердцу справедливое дело.

И все же определенный дефицит ощущался. Дефицит важных для хода суда свидетелей и экспертов. Многие из них оказались среди тех, кто во имя сохранения своего общественного или научного положения не рискнул аргументированно выступить в защиту партии, оправдывая это - как всегда в таких случаях - "высшими интересами" страны, а на самом деле прикрывая обычный заячий страх.

В такой обстановке в зале, наполненном эмоциями и взаимной неприязнью, место у трибуны занял свидетель стороны, представлявшей Компартию, вице-президент Российской Академии наук, председатель ее Сибирского отделения В.А.Коптюг. Выступал он в самом конце вечернего заседания, последним. Вопросов судей и оппонентов к нему не было, возможно, потому, что "противная сторона" растерялась: как может защищать Компартию человек, достигший высокого общественного положения и не утерявший его при новой власти, человек, отец которого был арестован и расстрелян в 1938 году.

Но отсутствие вопросов - это частность. У меня возникло тогда ощущение, что судьи и другие участники процесса слушали Валентина Афанасьевича не слыша, а значение ключевой части выступления, где говорилось о новой стратегии развития мира, просто не осознали.

К тому времени с проблематикой устойчивого развития России и мира я был знаком не понаслышке, и однажды в том же здании Конституционного суда между В.Купцовым и мной уже состоялась продолжительная беседа о возможности построения обновляемой идеологии партии с учетом этой, представлявшейся мне и тогда и сейчас необходимой основы.

Я подошел к Валентину Афанасьевичу после заседания. Он стоял в одиночестве на лестничной площадке, нервно курил и, как мне показалось, обрадовался и искренним словам моей признательности, и последовавшим за ними вопросам. Он рассказал, что недавно вернулся из Рио-де-Жанейро с Конференции ООН, что считает ее важнейшим, жизнеопределяющим событием современности, что, по его мнению, Коммунистическая партия должна в будущем строить свою деятельность на основе принятых в Рио решений, что он почти закончил работу над информационным обзором Конференции и предполагает издать его в течение ближайшего месяца для широкого распространения.

Мы договорились встретиться через месяц и обсудить все более подробно. Трудно было тогда предвидеть, что этот первый разговор положит начало длительному (и такому короткому) периоду наших доверительных отношений и продуктивной совместной работы.

II

Информационный обзор Конференции в Рио, который В.А.Коптюг написал, как говорится, на одном дыхании, долгое время оставался едва ли не единственным источником сведений об этом форуме и по числу ссылок на него в научной литературе превзошел многие аналогичные издания. Другие участники российской делегации в Рио, как и официальная пресса, словно в рот воды набрали или отделывались ничего не содержащими краткими откликами. Причины этого лежали на поверхности. Документы Конференции настолько сутью своей противоречили направленности распропагандированных российских "реформ", что простое непредвзятое сопоставление разнонаправленных векторов развития было для власти опасным.

Мы вновь встретились с Валентином Афанасьевичем в сентябре и с тех пор работали вдвоем почти при каждом его приезде в Москву. Постепенно начала обретать зримые очертания программа пропаганды идей устойчивого развития в России и организации их политической поддержки. Коптюг был убежден, что эти идеи как нельзя лучше сочетаются с духовным миром нашего народа, его культурой, обретенными социалистическими традициями. Мы оба были уверены в том, что осуществить действительный, а не декларативный переход к устойчивому развитию страна сможет только во главе с левой, социалистически ориентированной властью. Тогда нам представлялось, что стоит лишь рассказать возможно большему числу людей об идеях Рио, и эти идеи будут непременно восприняты, одобрены, поддержаны. Поэтому столь большое внимание уделялось в разработанных нами планах информационно-пропагандистской работе - организации научных семинаров, конференций, парламентских слушаний.

Валентин Афанасьевич был в то время единственным представителем России в Совете по устойчивому развитию при Генеральном секретаре ООН, а кроме того - президентом или вице-президентом целого ряда международных научных союзов. Он часто летал за рубеж, приезжал оттуда нагруженным материалами и впечатлениями. Нередко он сразу же по возвращении принимался самолично снимать копии иногда довольно объемистых документов. На мои и верной его помощницы Татьяны Павловны Мельниковой робкие попытки заменить его у ксерокса, дабы не расходовать дорогое время на пустяковую техническую процедуру, он обычно говорил, что "сделает копии лучше". Нам ничего не оставалось, как наблюдать за его уверенными действиями, которые нередко прерывались то важным разговором по "кремлевке", то приходом посетителя, то внезапным его отвлечением на какое-то ранее отложенное дело. Я думаю, он получал удовольствие от этой механической работы, позволявшей ему сосредоточиться на каких-то мыслях или использовать это время для оживленного рассказа о чем-то интересном.

Мы работали иногда несколько часов кряду, обсуждая идеи, готовя документы. Я, разумеется, остро ощущал немалую дистанцию между нами, общественную и научную. Он, понимая мои затруднения, всячески старался эту дистанцию сократить, разрушить. Деликатность Валентина Афанасьевича, казалось, не имела предела. Самым большим проявлением его расположения была фраза: "Юрий Георгиевич, как я рад, что Вы думаете так же, как и я". Что не мешало, правда, иногда произнести и иное: "Нет-нет, здесь я с Вами решительно не согласен". В этом случае мы, как правило, принимались докапываться "до руды" и всегда находили общий знаменатель.

Его потрясающий, непоказной, истинно демократический стиль общения проявлялся постоянно. Помню, как однажды мы задумали написать документ в адрес ЦК КПРФ. К очередному приезду Коптюга в Москву я подготовил неплохой, как мне казалось, текст. Валентин Афанасьевич посмотрел, одобрил его в принципе, но сказал, что кое-какие места хорошо бы улучшить. Я полагал, что он, как обычно это делают "начальники", сделает замечания, я потом их внесу, заново перепечатаю и принесу ему чистовой вариант.

Не тут-то было. Коптюг вооружился ножницами, клеем, разрезал мой текст на абзацы, стал их переставлять, редактировать, вписывать новые фразы, не забывая при этом и меня "загрузить" просьбами изложить на бумаге представлявшиеся ему полезными дополнения. Через несколько часов (!), уморив и себя, и меня, и Татьяну Павловну (она в это время печатала новые варианты текста, которые потом снова исправлялись), Валентин Афанасьевич удовлетворенно откинулся в кресле и сказал: "Вот теперь хорошо. Будем подписывать. Вы и я". Так необычно родился этот документ для ЦК с далеко идущими идеологическими и организационными предложениями. К огромному сожалению, он даже в малой степени пока не реализован, хотя полностью сохраняет свою актуальность.

У многих людей могло сложиться впечатление, что почти все свое время в Москве Коптюг посвящал проблемам устойчивого развития. Ничего подобного. Это была лишь часть, хотя и любимая, его забот. А основным было как раз другое: добывание денег для сибирской науки. Звонки и поездки в правительство, к министру финансов, в Госкомнауки, в Центробанк поглощали не только массу времени, но и огромную нервную энергию, не всегда заканчиваясь результативно. По многим адресам, где, казалось, был необходим обыкновенный бухгалтер или юрисконсульт, Валентин Афанасьевич ездил сам, и его огромный авторитет, сила логики и убежденность делали подчас невозможное.

Но и это было не все. Еженедельные заседания Президиума РАН (некоторые он вынужденно пропускал), председательствование в различных комиссиях, участие в работе всевозможных комитетов... И нигде он не участвовал "просто так", его присутствие всегда было активным, подготовленным, заряжало коллег на достижение согласованного максимально возможного результата.

А еще работа над статьями, подготовка докладов...

А еще прием немалого числа посетителей с самыми разнообразными просьбами, вызывавшими душевную боль и готовность немедленно броситься на помощь...

А еще участие в мероприятиях партии, встречи с журналистами...

А еще...

И все это - во время кратких пребываний в Москве, которые он старался еще более сократить, уплотнить, ибо основным, главным считал свою работу в Сибири.

III

Первый в Москве научный семинар по устойчивому развитию состоялся 1 июля 1993 года в одном из высотных зданий на Новом Арбате. По масштабу это была скорее конференция (в процессе подготовки я так и предлагал назвать это ученое собрание, но Валентин Афанасьевич мягко возразил: "Не надо. Пусть для начала будет семинар. А конференции еще впереди... ").

После семинара мы вдвоем отправились в гости к Л.М.Леонову. Будучи хорошо знакомым с Леонидом Максимовичем (мы неоднократно обсуждали с ним и в Москве, и на его даче в Переделкине драматические коллизии судьбы и вероятных перспектив человечества), я предварительно договорился с ним о такой встрече. Разговор Валентина Афанасьевича с могучим патриархом отечественной литературы (ранее они не были знакомы) заслуживает отдельного рассказа. Здесь же скажу лишь, что это была увлекательная беседа двух мгновенно установивших внутренний контакт мудрецов, в которой глубинное видение крупнейшего художника, тонкого знатока человеческой психологии и защитника русской природы гармонично взаимодействовало с аналитическим и в то же время образным мышлением талантливого ученого и общественного деятеля. Уже в конце встречи, перед прощанием Леонид Максимович сказал: "Я всю жизнь занимался исследованием глубин человеческих характеров, таких глубин, куда взгляд ученого - Вы уж простите меня, Валентин Афанасьевич, - возможно, пока и не проникает. Я был уверен, что человеколюбивое, природозащищающее искусство, добрая, гуманистическая литература помогут спасти мир от быстро надвигающейся катастрофы. Теперь я понял, что, скорее всего, это не так. Позитивное воздействие искусства на души людей оказалось в целом менее значимым, чем мы все хотели бы. В то же время наука овладела сегодня таким инструментарием, о котором еще недавно нельзя было и мечтать. Если на базе достижений современной науки удастся построить грамотную, честную по отношению к людям и природе политику, тогда, быть может, еще не все потеряно. Так что надежда теперь на Вас, Валентин Афанасьевич, а мы по мере сил будем стараться Вам помогать..."

Через несколько дней, 6 июля 1993 года, состоялись первые парламентские слушания в Верховном Совете по проблеме устойчивого развития России. Там впервые схлестнулись два по сути противоположных видения этого цивилизационного процесса. В докладе министра экологии В.Данилова-Данильяна отстаивался тезис о преимущественно экологическом содержании устойчивого развития. Академик В.Коптюг в своем глубоко аргументированном докладе, а затем и в заключительном слове мягко, интеллигентно, но абсолютно непреклонно доказывал иное: устойчивое развитие - это комплексное переустройство жизни, включая социальные, экономические, управленческие, экологические, общественно-психологические и иные ее аспекты; всякая зауженная трактовка устойчивого развития является профанацией, фальшью и служит лишь политическим целям оправдания разрушительного курса руководства страны.

В один из последних дней сентября 1993 года я вынес только что отредактированную машинописную копию стенограммы этих остро полемичных слушаний из уже обреченного, лишенного света и воды, окруженного плотными цепями ОМОНа здания на Краснопресненской набережной. Не знаю, быть может, это единственный сохранившийся от пожара и разгрома парламента экземпляр.

Валентин Афанасьевич в те дни только что возвратился из поездки в Нью-Йорк с заседания Совета по устойчивому развитию, созданного Генеральным секретарем ООН. Я встретил его в Шереметьеве, встревоженного, осунувшегося, до крайности обеспокоенного развитием событий в Москве. По дороге из аэропорта мы обсуждали немногие остававшиеся возможности избежать надвигавшейся трагедии, в том числе целесообразность обращения к международным научным, политическим, общественным кругам. В.А.Коптюг тогда сделал все, что было в его силах. Однако события, в силу известных причин, развернулись по наихудшему, кровавому "сценарию".

IV

Вскоре после октябрьских событий и очередного (недолговечного) запрета политической деятельности КПРФ партия получила возможность участвовать в выборах в новый парламент - Государственную Думу. Валентин Афанасьевич, избранный в феврале 1993 года после восстановительного съезда членом Президиума ЦК КПРФ, вначале согласился занять вторую (после Г.Зюганова) строку в "первой тройке" партийного списка. Однако очень скоро его одолели глубокие сомнения.

- Юрий Георгиевич, - обратился он ко мне во время одной из наших встреч, - мне надо уходить из политики. Я ничего не успеваю, а быть "свадебным генералом" не хочу. Надо выбирать между наукой и политикой, и я, конечно, предпочитаю первое. Ну а там справятся и без меня.

- Валентин Афанасьевич, - не менее эмоционально возразил я, - то, что Вы говорите, решительно невозможно. Ведь наши политики, несмотря на все свои амбиции и непостижимую уверенность в собственной самодостаточности, зачастую словно дети малые: не видят, куда идут, не знают, чего хотят. Их постоянно угнетает и засасывает сиюминутная текучка, не оставляя им сил приподняться над повседневностью, посмотреть вдаль. Они бьются над разрешением проблем-следствий, будто не видя, что эти задачи неразрешимы, если не развязаны проблемы-первопричины. Кто же, если не Вы?

Не знаю, какое впечатление произвела на него моя речь, - В.А.Коптюг все серьезные решения принимал на основе глубокого самостоятельного анализа. Кандидатуру свою из списка он все-таки снял, но из политики не ушел, а включился в нее с еще большей энергией.

Мне кажется, здесь немалую роль сыграло то, что у Валентина Афанасьевича имелось свое объемное и разностороннее видение будущего России. Здесь нет возможности раскрыть эту большую тему. Замечу лишь, что концепция устойчивого развития составляла его неотъемлемую, органичную часть. Более того, Коптюг считал, что подлинно устойчивое развитие возможно только на путях социализации всей жизни страны, социализации нового типа, в полной мере освобожденной от тех негативных черт, что были свойственны советскому опыту.

Обдумывая пути движения к такому обществу и необходимые средства достижения цели, Валентин Афанасьевич воспринимал и перерабатывал огромную информацию: материалы международных организаций, беседы с множеством людей, кубометры изложенных на бумаге мыслей (он именно так и говорил: "У меня дома - кубометры различных авторских предложений"), практическое изучение опыта Китая (возвращаясь из научной поездки туда, Коптюг, пользуясь задержкой авиарейса в Хабаровске, там же, в аэропорту, написал большую аналитическую статью о китайской модели социализма) и многое другое. Принципиальная и ясная ориентация на социалистическую перспективу России в мыслях и работах Валентина Афанасьевича вытекала из огромного информационного массива как закономерный, не подлежащий сомнению итог.

Одним из проявлений политического и научного кредо В.А.Коптюга были его публичные схватки с идеологами российских "реформ" - Е.Гайдаром и А.Чубайсом. Они происходили в Новосибирске, куда регулярно наведывались "реформаторы", но отзвуки битв докатывались и до Москвы. Видеозапись диспута Валентина Афанасьевича с Е.Гайдаром в прямом эфире Новосибирского телевидения долго ходила по столице. Беспомощное чмокание вспотевшего, с прилипшей ко лбу челкой "реформатора" и спокойные, нарочито бесстрастные, но абсолютно убийственные аргументы В. Коптюга - это зрелище оставляло сильное впечатление.

А.Чубайс прилетал в Новосибирск, как правило, с инспекционной миссией дальнего прицела. И всегда возвращался ни с чем. Ибо ни он сам, ни регулярно насылавшиеся им ревизии сколько ни старались, не могли обнаружить в деятельности Сибирского научного центра и его председателя искомого, столь привычного в других сферах компромата. В очных дуэлях с В.Коптюгом в больших аудиториях А.Чубайс тоже всегда проигрывал. Все это напрочь выбивало почву из-под ног "доброжелателей", время от времени доносивших до высшей власти идею "укрепления" руководства Сибирского отделения РАН.

Е.Гайдар и А.Чубайс были не только политическими оппонентами В.А.Коптюга. Ему и в чисто человеческом плане было непонятно, почему грамотное, образованное, культурное общество допускает таких людей к руководству и издевательству над собой.

Насколько велика была его неприязнь, говорят и обнаруженные в кармане костюма Валентина Афанасьевича после его кончины черновики стихов, "посвященных" названным деятелям. В.А.Коптюг редко писал стихи. Чтобы поэтические строки легли на бумагу, нужно было не просто взволновать - потрясти его внешне спокойную, уравновешенную натуру.

Чрезвычайно важной своей обязанностью как члена КПРФ и президиума ее ЦК Валентин Афанасьевич считал участие в обосновании новой сущности партии, организационной и идейной. Прекрасно осознавая не только достоинства, но и пороки разрушившей себя КПСС, он прилагал немало усилий для сохранения первых и настойчивого устранения вторых. Мы много обсуждали эти вопросы. Однажды в ответ на мои слова о вероятности возрождения некоторых прежних негативных тенденций в процессе нового партстроительства он встревоженно произнес: "Не дай бог!" Эту встревоженность Валентин Афанасьевич нес на заседания президиума ЦК, пленумы, съезды и конференции. Его выступления на партийных форумах всегда носили ясный, конкретный, целеустремленный характер.

Еще одной добровольной политической заботой В.А.Коптюга было укрепление единства левых сил. Он не понимал, скажем, причин разногласий между КПРФ и Социалистической партией трудящихся. В Новосибирске уважаемые люди, талантливые ученые действовали и в КПРФ, и в СПТ, они тесно сотрудничали и настойчиво призывали Валентина Афанасьевича как члена политического руководства КПРФ предпринять в Москве меры для сближения позиций и соединения действий обеих организаций.

Однажды В.А.Коптюг прилетел в Москву с тщательно продуманной идеей реализации такого процесса. Он подробно изложил мне свой план, включавший его, один на один, переговоры с руководителями обеих партий, а затем создание совместной рабочей группы (по три человека от каждой организации), которой поручалось бы формулирование имеющихся разногласий, согласование, по возможности, общих точек зрения и выработка совместной программы действий. Валентин Афанасьевич был убежден в том, что умные, ответственные в своих действиях, заинтересованные в общем позитивном результате люди не могут не найти, обязаны в грозящей неминуемой катастрофой обстановке найти общий язык.

На выраженный мною осторожный скепсис, основанный на том, что подобные попытки уже неоднократно предпринимались и не дали результатов, что некоторые разногласия не могут быть положены на бумагу, а главные из них и вовсе никогда не произносятся вслух, В.А.Коптюг решительно заявил, что тем не менее готов предпринять еще одну попытку, чтобы во всем убедиться самолично. Он позвонил председателю СПТ Л.Вартазаровой и договорился встретиться с ней утром следующего дня. После состоявшейся беседы Валентин Афанасьевич подробно рассказал мне о ней. Встреча протекала в доброжелательном духе, но не оставила у него в итоге ни малейших сомнений в том, что и эта инициатива окончится ничем. Аналогичное впечатление вынес он и из беседы с Г.Зюгановым.

Совместная рабочая группа так и не была создана, и эта неудача произвела на В.А.Коптюга крайне удручающее впечатление.

V

Осенью 1994 года в Парламентском центре столицы состоялась научная конференция "Реформы в России с позиций концепции устойчивого развития". Открыл ее вступительным словом Г.Зюганов. С докладами выступили академик В.Коптюг, автор этих строк, С.Глазьев, В.Шевелуха, В.Илюхин, В.Устинов, Р.Филимонов, В.Ганичев, В.Голубев, А.Федотов. Конференция значительно более широко, чем на семинаре, рассмотрела проблематику устойчивого развития России, приняла заявление. Труды конференции были потом изданы и широко распространены.

Нет нужды говорить, что мотором подготовки и главным стержнем конференции был, как всегда, Валентин Афанасьевич. Его основанный на большом документальном материале, прекрасно аргументированный доклад произвел большое впечатление, укрепил уверенность в том, что российское общество обязано переломить и переломит ход негативных, самоубийственных для страны процессов. Модель устойчивого развития служила в этой программе стрелкой надежного компаса.

Весной 1995 года после большой подготовительной работы состоялись масштабные парламентские слушания по устойчивому развитию России. Большой зал заседаний Государственной Думы был заполнен до отказа. Председательствовавший на слушаниях Г.Селезнев (в то время - заместитель председателя Госдумы) заметил, что впервые видит в этом зале столько людей. Кстати говоря, Г.Селезнев весьма тщательно готовился к слушаниям и, думаю, является сегодня одним из наиболее компетентных в этой проблематике депутатов парламента.

На слушаниях были представлены и правительственная концепция перехода России к устойчивому развитию, носившая явно декларативный характер (ее изложил руководитель рабочей группы А.Терехов), и иное видение процессов устойчивого развития, с которым солидарно выступили академики В.Коптюг, Н.Моисеев, М.Лемешев, а также участники слушаний: член-корреспондент РАН Г.Ягодин, председатель ЦК КПРФ Г.Зюганов, академик А.Яншин, другие ученые, депутаты Госдумы, общественные деятели.

В своем глубоком и интересном докладе В.А.Коптюг, указав на принципиальные пороки правительственного проекта, особо подчеркнул социальную составляющую устойчивого развития (цитирую по стенограмме): "Помня о деградации окружающей среды, мы должны помнить и о деградации социального устройства мира. Погоня за максимальной прибылью не может более рассматриваться как основная движущая сила развития. Рыночная система хозяйствования будет все больше и больше регулироваться государством. От этого никуда не уйти. Одновременно будут нарастать духовные, моральные компоненты развития. Потому что без этой части думать о реализации концепции устойчивого развития не приходится.

Осознавая всю тяжесть экологической ситуации в нашей стране, не надо думать, что это какое-то исключение, что Россия, а до этого Советский Союз повинны в экологическом экоциде. Вспомните, что было в других развитых странах в период индустриального развития. Приписывать острые экологические проблемы, возникшие в нашей стране в период строительства социализма, самой специфике социализма есть глубочайшее заблуждение".

Через неделю, 23 мая, слушания по аналогичной теме состоялись в Совете Федерации. В.А.Коптюг выступил там с основным докладом, который был поддержан большинством участников.

Еще через два дня - заседание Президиума РАН по той же проблеме. И вновь - главный обстоятельный доклад Валентина Афанасьевича.

А в начале июня (В.А.Коптюг в это время был за рубежом) состоялся Всероссийский съезд по охране природы, задуманный властными структурами как форум, на котором в обход парламента должна была получить одобрение правительственная концепция устойчивого развития России. Замысел провалился. Представленный правительством проект не только не был принят за основу, но и признан подлежащим полной переработке.

Осенью того же 1995 года Валентин Афанасьевич предложил начать работу над проектом национальной стратегии устойчивого развития России. Предложил, посчитав, что концептуальный этап формирования основных идей уже пройден, до научного и - частично - общественного сознания доведен.

Эта новая работа, по его мысли, должна была охватывать очень широкий круг людей и идей. Валентин Афанасьевич вел переговоры с множеством экономистов, экологов, специалистов других отраслей. Научное обоснование и политическое обеспечение перехода России к устойчивому развитию стали сверхпрограммой его деятельности. Однажды проявлявшей тревогу по поводу его болезни помощнице он объяснил: "Это главное дело моей жизни".

В феврале 1996 года - новое важное выступление В.А.Коптюга: доклад по устойчивому развитию на собрании Отделения философии, государства и права РАН. Помню, какое сильное впечатление произвели на собравшихся его аргументы. Вице-президент академии В. Кудрявцев в своем выступлении тогда отметил: "Это наглядное свидетельство того, что естественные, инструментальные науки преподносят сегодня нам, обществоведам, философам, предметный урок, показывающий, как глубоко они продвинулись в познании закономерностей развития мира и как далеко отстали мы. Наше отделение должно будет скорректировать программу своей деятельности в соответствии с тем, что мы услышали в прекрасном докладе Валентина Афанасьевича".

VI

Через два дня после кончины Валентина Афанасьевича в прямом телеэфире выступал проводивший в то время голодовку протеста академик В.Страхов. На вопрос ведущего, поддерживают ли ученого в его действиях другие члены академии, он ответил: "Академики, как правило, трусливые люди. Собственное благополучие заботит их больше, чем судьба научного коллектива, страны. Вот покойный академик Коптюг был смелым человеком".

Валентин Афанасьевич был, несомненно, самоотверженно смелым человеком. И его смелость была не безоглядной, а основанной на твердости моральных устоев, на прозорливом видении далеких, не доступных другим загоризонтных далей. Не обманно-фальшивые "общечеловеческие ценности", а всепланетная и в то же время индивидуально-человеческая отзывчивость на зов настоящего и будущего - вот суть его личности, пропускавшей через себя током высокого напряжения все беды и горести мира. Он был не только убежден, он - ЗНАЛ, что эти беды могут быть устранены только на путях создания социально справедливого, гармоничного, честного общества. Иначе - хаос, распад культуры и государственности, всеобщая индивидуально-групповая кровавая драка.

Особенно задевали его высокомерные попытки диктовать России понимание ею своих интересов извне. Притом из тех краев, где общество само грузно прогибается - за рекламным фасадом свободы и благополучия - под тяжестью им же созданных, неразрешимых в собственных формах и границах, а потому навязываемых другим проблем.

Когда в конце ноября 1996 года в российской прессе был опубликован доклад заместителя госсекретаря США Строуба Тэлботта "Америка и Россия в меняющемся мире", где с позиций панамериканизма России выписывались рецепты поведения и продолжения "реформ" (среди них, скажем, и такой: "Люди, привыкшие работать по-советски, должны уйти со сцены. На смену этим людям должно прийти новое поколение, проникшееся пониманием того, что приобрела Россия за последние несколько лет"), Валентин Афанасьевич, сначала уговаривавший себя "не связываться", вскоре не выдержал. Раздобыв через Интернет английский текст доклада ("А вдруг в газете неточный перевод?"), он написал корректный, точный, не оставлявший двусмысленностей ответ ("Независимая газета", 16.12.96 г.) и направил его лично С. Тэлботту через посольство США в России.

Это был ответ патриота своей страны, предупреждающего о пагубности позиций, провозглашенных влиятельным американским политиком.

Письмо С.Тэлботту, перепечатанное позднее и другими изданиями, было последним выступлением Валентина Афанасьевича в центральной прессе и, по сути, стало завещанием нам, оставшимся жить...

В последние месяцы жизни он был особенно неспокойным. Итоги президентских выборов, открывшие семафор дальнейшему разрушению страны, ускоряющийся развал науки, малоинициативная, не слишком последовательная позиция руководства КПРФ, все более глубокий экономический и политический хаос, в который погружалась Россия, - все пропускал он через свое обнаженное сердце.

И вот его нет. Всегда не вовремя уходят лучшие. Но высшая несправедливость и несчастье, когда уходят лучшие из лучших, честнейшие из честных, нужнейшие из нужных...

Он "сжег для людей свое сердце и умер, не прося у них ничего в награду себе".

Предыдущая статья

ОГЛАВЛЕНИЕ СБОРНИКА

Следующая статья