- Андрей Алексеевич, с чего началось Ваше «вхождение» в байкальскую проблему?

- Впервые я столкнулся с байкальской проблемой в августе 1958 года, когда в Иркутске проходила конференция по развитию производительных сил.Именно тогда был поднят вопрос о строительстве на берегах Байкала и на Селенге первых предприятий Минлесбумпрома. Услышав такое, я насторожилсяи удивился. Есть ли нужда размещать подобные производства на Байкале, ставятем самым под угрозу существование ценности номер один в нашем СоветскомСоюзе. Требовать размещения целлюлозных предприятий у озера мог толькотот, кто совсем ничего не понимает в деле охраны природы.

А ведомство между тем от слов стало переходить к делу. И мне пришлось глубоко вникать в суть вопроса. Я довольно часто консультировался с директором Лимнологического института Г.И.Галазием. Впоследствии обратился к академику Б.Н.Ласкорину. Он технолог, и мне важно было узнать мнение первоклассного специалиста: действительно ли этот крупнейший в своем роде завод необходимо сооружать именно здесь, в самом ли деле для выработки продукции ему потребуется байкальская вода? Так вот, Б.Н.Ласкорин убедительно доказал, что это все надуманные доводы, имеющие цель способствовать размещению завода на Байкале.

А чуть позже я узнал от В.П.Солоненко (член-корреспондент АН СССР, сейсмолог), что сам завод проектировщики разместили чуть ли не непосредственно на разломе, который живет тектонически, и угрожает БЦБК разрушением. Тогда-то я и решил привлечь внимание общественности к тому, что происходит на Байкале, и эта тема стала одним из первых моих выступлений в «Литературной газете».

Как заместитель председателя Сибирского отделения АН СССР я все время держал в курсе событий М.А.Лаврентьева. В скором времени он стал членом Байкальской комиссии. Мы старались вооружить его абсолютно всеми знаниями по этому вопросу, чтобы он обнародовал истинный смысл и картину происходящего. Как мне кажется, делал он это хорошо.

- Каково было личное отношение Лаврентьева к Байкальской проблеме?

- Совершенно убежден, что М.А.Лаврентьев был ярым противникомстроительства целлюлозных комбинатов на Байкале. Его можно упрекнуть только в том, что он, всячески защищая Г.И.Галазия, в ответственный момент, когдавыносилось решение относительно судьбы директора Лимнологического института той самой комиссией, членом которой был Лаврентьев, взял и уехал.

- А что, собственно, произошло?

- Видите ли, когда хотят сохранить статус-кво, и одновременно показатьобщественности, что власть озабочена ходом дела, нередко принимается решение - укрепить кадры.

Я по наивности думал тогда, что это значит пополнить институт достойными учеными, как это было несколько лет назад, когда Лимнологический был укреплен за счет кадров Восточно-Сибирского филиала. На деле оказалось, что это всего-навсего скрытое решение - убрать неугодного директора. Я пытался не допустить такого «укрепления» кадров. Предлагал разные варианты, но, убедившись, что ничего не помогает (за тем, чтобы убрать Галазия с поста директора, даже следили), предложил назначить директором Лимнологического института... меня. Необычный шаг, а точнее демарш, несколько смирил товарищей, и Галазий продолжал работать.

- Перед кем конкретно Вы ставили вопрос о своем согласии занять пост директора Лимнологического института?

- Сначала перед Лаврентьевым, потом перед Келдышем. Первого мой уход должен был устраивать. Он, как мне кажется, к тому времени видел другого своим заместителем. И президент АН СССР под давлением аппарата давал понять руководству Сибирского отделения, что о принятом решении «укрепить кадры» помнит и ждет исполнения.

- Как оценить деятельность Григория Ивановича Галазия как борца за сохранение Байкала и как руководителя научного учреждения?

- Что Вам сказать? В какой-то мере Григорий Иванович не владел обстановкой. Что же касается его принципиальной борьбы за сохранение Байкала, то вел он ее стойко и честно. Может быть, он делал это не всегда достаточно убедительно. Во всяком случае, с именем Галазия связан значительный период истории ЛИНа, и в ней было немало замечательных страниц.

- С президентом Академии наук Келдышем Вы лично беседовали?

- Много pаз.

- По байкальскому вопросу?

- Да, и по байкальскому.

- А каково вообще было отношение Келдыша к байкальскому вопросу?

- Он сдался. Сначала Келдыш нас понимал, а потом под нажимом дал согласие на те меры, которые Правительство наметило осуществить. В связи с этим я был вынужден упрекнуть М.В.Келдыша в том, что он нарушил президентское обещание не принимать лично решений по Байкалу, не обсудив их на Президиуме АН СССР.

На одном из заседаний Президиума Академии наук обсуждался годовой отчет. Я воспользовался этим случаем и сказал, что имею замечания по отчету. Келдыш меня переспросил, потом еще раз, действительно ли Трофимук желает выступить по отчету АН СССР. Я ему говорю, да, хочу выступить по отчету. Но хотел бы высказать свои замечания на закрытом заседании Президиума АН СССР с участием только его членов.

...Тут вот в чем дело. На одном из наших рабочих, рядовых заседаний Президиума по байкальской проблеме М.В.Келдыш обещал ничего не предпринимать по Байкалу, не обсудив предварительно этот вопрос на самом Президиуме. Поступил же иначе...

Вот я и говорю членам Президиума, что Байкал тоже имеет отношение к деятельности Академии наук за прошедший год. И президент нашего ученого собрания не сдержал своего президентского слова. Не обсуждая с нами вопрос, подписал бумаги, которые предопределяют гибель Байкала. Сказал я это, Келдыш встал и говорит, что поскольку речь идет лично о нем, он не имеет возможности председательствовать и просит вице-президента Академии наук М.Д.Миллионщикова заменить eго. Это предложение М.В.Келдыша мне понравилось своим благородством и демократичностью. Затем пошли рассуждения и обсуждения. М.Д.Миллионщиков так повернул дело, что Трофимук, по его словам, сам оказался виновным. Президиум он, дескать, своевременно не проинформировал, материалы не представил... Чего же с других требовать.

Одним словом, закончили обсуждение. Я требую дать мне время для справки. Не дают. Ну, тут я «взревел». Где я нахожусь, говорю. Это Президиум или бог знает что. Имею я право на справку, и справка моя состоит в том, что Вы (М.Д.Миллионщиков) вместе с М.В.Келдышем принимали меня, получили всю необходимую информацию и «выбросили» ее в корзину. А теперь хотите найти виновного. Был я, видимо, на взводе, выпалил все сразу...

Мне кажется, в такой позиции президента не последнюю роль сыграл академик Н.М.Жаворонков. Скорее всего, он «просвещал» Келдыша и помогал ему находить доводы, которые научно совсем неверны, но для непосвященного в тонкости дела - хороши и приятны на слух. Я делаю такой вывод потому, что много раз слышал от Н.М.Жаворонкова, а потом и от Келдыша такие размышления. Дескать, Селенга в Байкал впадает, другие реки несут всякую дрянь. Однако озеро живет, ничего с ним не случается, а нам, мол, говорят, что какая-то ничтожная труба с отходами может нанести катастрофический ущерб Байкалу.

А.П.Александров, сменивший М.В.Келдыша, принял эту «гипотезу» тоже всем сердцем.

На одном из заседаний в сравнительно недавнее время мне даже пришлось сказать примерно следующее, что я удивляюсь, как люди, которые овладели высочайшей техникой космоса, атомной энергией, которые прекрасно разбираются в сложнейших законах, вместе с тем оперируют доводами, которые даже школьнику покажутся примитивными.

Да, действительно, эти реки вносят осадки, но какие осадки? Они составляют с Байкалом одно целое. Они не вносят ничего вредного, напротив, питают его необходимыми компонентами, а если что-то и попадает, то совокупность мер, которые предпринимает сама природа, нейтрализует их. И я, говорю, удивляюсь тем, кто пытается проповедовать подобные идеи.

Однажды по одному моему заявлению, было, видимо, указание Госкомитету по науке и технике рассмотреть мои предложения. Это было как раз после принятия новой программы КПСС. Собрали совещание в Москве. Я выступаю, а какой-то товарищ все меня перебивает, все репликами сыплет. Я его абсолютно не знал, никто нас друг другу не представлял. В конце концов мне это надоело. Я его спрашиваю: «Простите, я с вами незнаком, кто Вы, кого представляете?» Он: «Я представляю аппарат ЦК нашей партии», - в надежде на то, что я после таких слов дар речи потеряю. А я ему говорю: «Не может этого быть. Не верю, не могу представить, чтобы аппарат нашей партии был против Программы партии...» Когда закончилось совещание, я ему еще говорю, что доложу куда следует о его поведении и «несогласии» с Программой КПСС. Бедный аппаратчик пришел в неописуемый ужас. Упрашивал не начинать дела, обещал помочь...

Приходилось встречаться и с Хрущевым, но тема Байкала с ним не обсуждалась. Я попал как-то на один из пленумов ЦК КПСС в качестве гостя. Он потряс меня примерно такой речью. Вот, вы, писатели, ученые, все время настаиваете на том, что заводы губят Байкал. А мы поставили предприятия, которые делают для вас бумагу, без которой вы же и существовать не можете. Что же протестуете?

Брежнев отличался тем, что вообще не затрагивал природоохранные вопросы. Сколько я ни писал ему - гробовое молчание.

- Кто еще интересовался байкальской проблемой?

- Трапезников, возглавлявший отдел науки ЦК КПСС. Выслушивать - выслушивал, но делал все так, как требовало ведомство.

На более позднем этапе встречался с А.Н.Косыгиным. Мне показалось, он тоже не был заинтересован в решении вопроса с целлюлозными заводами на озере. И тем не менее, встречаясь с ним, я каждый раз просил рассмотреть наши материалы. Весь аппарат ЦК был настроен примерно так - ни о чем не думать, а делать то и так, как рекомендует верх. Никто и не пикнет даже, если поступила сверху директива, пусть даже неразумная, ошибочная.

- А что за человек был Орлов, министр Лесбумпрома? Говорят, он в свое время служил под началом Берии.

- Я этим не интересовался. 3наю только, что он был весьма нахальным деятелем и соврать ему ничего не стоило. Это он, прежде всего, требовал крови Галазия. Чувствовалось, Орлов - человек властный. И если власть получит...

- А проектировщик Смирнов, который возглавлял Сибгипробум, с ним Вы не сталкивались?

- Много раз сталкивался.

- Что это был за человек?

- Мне казалось, он способен исполнить любой приказ. Собственно, так оно и было. Не думаю, что он был творцом, скорее всего умелым руководителем, который способен и знает, как угодить начальству.

- До сих пор существуют разные мнения относительно позиции в байкальском вопросе академика П.Л.Капицы. Ссылаются на его статью в «Правде».

- У меня создалось такое впечатление, что кто-то подсунул eмy эту статью. А может быть заказали специально, поскольку это было время разгара борьбы, разгара споров о судьбе Байкала. Я ему направил личное послание и письмо в «Правду». Вступил в полемику. Знаю, что письмо он мое получил, но не ответил. Я его непосредственно спрашивал, Петр Леонидович, почему не отвечаете, какое Ваше мнение. Мне кажется, он просто осознал свою ошибку... «Правда», кстати говоря, тоже не ответила.

Почему я делаю такой вывод? П.Л.Капица уже в 1960-х годах создал комиссию по водным ресурсам. Причем его интересовали не только технические вопросы, но и нравственные, экологические.

Очень сильно помогал нам академик Б.Н.Ласкорин. Человек независимый, замечательный технолог, он помог разоблачить все обоснования ведомств - и экономические, и политические. Мы попросили Ласкорина возглавить специальную комиссию. Он часто выезжал к нам. В итоге доказал, что сверхпрочной кордной целлюлозы не будет получено. И совсем не обязательно для ее производства использовать именно байкальскую воду. Резкой критике подверг он состояние очистных сооружений. Он доказал, что они находятся в таком состоянии, что неочищенные стоки прямо поступают в Байкал. Его данные не могли быть фальсифицированными, ибо он имел возможность работать непосредственно на заводе, получать первичные данные, Ласкорин лично писал многочисленные докладные записки во все инстанции, требуя прекращения деятельности БЦБК.

- Кто в Академии поддерживал Сибирское отделение в решении Байкальского вопроса?

- Многие поддерживали, прежде всего биологи. Но были и исключения. Тот же академик В.Е.Соколов, который, кстати, возглавляет сейчас Отделение биологии, не посоветовавшись с нами, дал согласие на завышенные нормы допустимых концентраций. Подписал все, что ведомства требовали. Мне пришлось обратиться к вице-президенту Ю.А.Овчинникову, чтобы он привел в чувство своего коллегу.

- А можно говорить, что в самой Академии наук было даже противостояние по байкальскому вопросу?

- Да нет, в московских сферах до этого дело не доходило. А вот вокруг комиссии Б.Н.Ласкорина возня была. И это был тот форум, где противники загрязнения Байкала сплачивали свои силы для организованного отпора. В комиссии Ласкорина ведь не просто заседали, но и принимали меры, чтобы верхи получали объективную информацию.

- Приходилось ли Вам сталкиваться с какими-нибудь откликами за рубежом относительно байкальской проблемы?

- Нет. Но с другой стороны за рубежом мне часто задавали вопрос, что у вас там с Байкалом происходит. И мне приходилось честно рассказывать, что мы боремся за чистоту байкальских вод, не теряем надежду на радикальное решение всех байкальских проблем.

- Какое впечатление в обществе произвело выступление Шолохова на съезде, когда он впервые публично затронул проблему Байкала?

Специально выступление Шолохова у нас не обсуждалось. Но в душе, наверное, каждый разумный человек был удовлетворен, что этот крупнейший писатель тоже затронул, не обошел проблему Байкала, проблему экологии.

Защита Байкала много лет находится в центре внимания сибирских ученых. На борту вертолета академик В.А.Коптюг, член-корреспондент АН СССР Н.А.Логачев и академик А.А.Трофимук.

- В связи с чем были Ваши письма Брежневу, почему Вы решили написать именно ему?

- Потому и писал, что никто ниже его этот вопрос не решал. Разумеется, рассчитывал на ответ, поскольку в письме приводились аргументированные доводы не только о необходимости защиты Байкала, но и о том, что Байкальский завод не сможет производить уникальную продукцию. Ведь нельзя же было мириться с тем, что виновником всех бед и несчастий на Байкале объявлялась наука. Позиция такая удобная у ведомства и власти выработалась - все сваливать на науку. Мы, дескать, доверяем и поручаем науке следить, как будет загрязняться Байкал, ну, а если что-нибудь случается, значит, вина ученых - не проследили.

На письма мои никто не ответил.

- В печати промелькнуло сообщение, что Андрей Дмитриевич Сахаров был членом Байкальской комиссии. Знакомы ли Вы были с его позицией по данному вопросу?

- Нет.

- Но ведь он был членом Байкальской комиссии, работавшей в Москве...

- Первый раз слышу о такой комиссии.

- Кажется, ее возглавлял академик Жаворонков.

- Если он ее возглавлял, то наверняка принял все меры к тому, чтобы меня в ней не было. Наши разногласия начинались в пору, когда Жаворонков еще работал в Комитете по науке и технике. Зная, что он академик, я бросился к нему за помощью. Надеялся, что уж он-то в этом деле поможет. Однако Жаворонков так лениво выслушал меня, и я понял, что этот человек мне не союзник, что у него какие-то свои мысли.

- Как Вы оцениваете работу Байкальской комиссии Сибирского отделения Академии наук, насколько сильное влияние оказывала она на ход событий.

- Я считаю, что это был единственный орган, который давал объективные материалы советскому правительству, вел борьбу с технарями и ведомствами, причастными к байкальской проблеме, ибо врали они на каждом шагу, а мы их разоблачали.

Ими постоянно выдвигались требования по снижению норм допустимых концентраций. Мы возражали, представляли свои возражения. Тот же А.П.Александров после очередного нашего протеста против предполагаемых ослабленных норм поручает Жаворонкову дать новые предложения. Нас даже и не спрашивают, не приглашают участвовать в заседаниях, где эти вопросы обсуждаются. Все предложения Минлесбумпрома были одобрены Жаворонковым и Александровым в специальном послании СМ СССР. Следовательно, узаконены от имени Академии наук.

Министерство защищает свой мундир, всячески изворачиваясь. Это ясно. Но когда президент Академии говорит то же самое, это не дело.

- Вы принимали участие в комиссии Талызина?

- Нет. Я чувствовал, что, зная мою бескомпромиссность и позицию, да еще мой неудержимый нрав, когда я могу в лицо сказать правду даже самому высокопоставленному лицу, в комиссию включен не буду.

Пригласили меня однажды в Москву, где обсуждался вопрос о возможности отвода сточных вод БЦБК в Иркут, на заседание Совета Министров СССР. Вел заседание Косыгин. Смотрю, Орлов суетится. Чертежики развешивает. Начинает выступать. Смысл таков - то, что ученые предлагают, очень дорого. Смотрю и глазам своим не верю. Он предлагает трассу водовода через хребет Хамар-Дабан, которая действительно в несколько раз дороже нашего варианта трассы вдоль тракта Байкальск - Слюдянка.

Задаю вопрос, почему все-таки обошли наш вариант. Ничего вразумительного он не смог ответить.

Попросил слово и сказал примерно так. Я удивляюсь Совету Министров, как вы можете держать в своих рядах такого министра. Я говорю, для цирка он хорош, а для дела не годится, потому что он вам врет. Специально дает предложения, которые из-за высокой стоимости должны Правительство напугать.

С тех пор на заседания Совета Министров СССР меня не приглашали.

- Не казалось ли Вам, что этот завод и все, что с ним связано, все больше превращается в какую-то проблему политическую.

- Естественно. Да мы и сами однозначно заявляли: если загубим Байкал, никто никогда не поверит в наш социализм. Какой же это самый справедливый строй, если он начинается с уничтожения уникального природного объекта всепланетного значения.

И, между прочим, Байкал - это не просто жемчужина мирового масштаба. Это же и работяга, каких поискать надо. Он две вещи делает - обеспечивает высочайшую эффективность ангарского каскада ГЭС и изготавливает ежегодно 60 км³ чистейшей воды.

- Но почему, почему Правительство и ведомство так стремились поставить целлюлозные комбинаты у Байкала?

- Это же обычное дело. Если кто-то когда-то там наверху дал свое согласие, то дальше для него уже не существует никаких аргументов. Далее он всякими правдами и неправдами будет доказывать, что он был прав. Потом начинается: вот сколько мы уже денег вложили, народ обнадежили...

Ведь завод сооружался даже без проектной документации, по исполнительным сметам. Строительство никто и не контролировал. Гриф секретности наложили. Мы, дескать, создаем завод, который обеспечит нашу военную авиацию замечательными шинами. Все оказалось липой.

Орлов, я думаю, исходил из самых прозаических посылок: район обжитой, проблемы с водоснабжением нет, электроэнергии полно. Никаких проблем...

- Вы занимали немалый пост в научной иерархии СССР. Это автоматически давало Вам и положение в «аппаратной» иерархии. Но Вы постоянно натыкались на преграду при решении этого, казалось бы, частного в масштабах страны вопроса.

- Для меня было совершенно очевидным, что решение, принятое на самом верху, кем-то готовилось заранее. И моего участия при этом не требовалось. Известно, если хотите принять решение безболезненно - отсейте тех, кто может возражать. Пригласите других. Так, видимо, и поступали.

- Считаете ли Вы, что позиция Сибирского отделения Академии наук была специфической, отличной от мнения большинства ученых?

- Я вообще могу сказать, что в целом деятельность Отделения не только в этом вопросе, но и по ряду других направлений была нестандартной. Дух новаторства все время присутствовал и поощрялась независимость взглядов. Без этого «чего изволите». Потому и позиция по байкальской проблеме у нас была совершенно самостоятельной, независимой, но научно обоснованной.

- Многие считают, что начало борьбы за Байкал - начало экологического движения в стране.

- Это верно в том смысле, что наша борьба заставляла задуматься, а что мы делаем в других местах. Тогда-то и возник вопрос относительно волжского каскада, поворота северных рек и многое другое,

- Лично в Вашей судьбе участие в защите Байкала сыграло какую-то роль в негативном плане. Скажем, Вы могли бы сделать другую карьеру, стать президентом Академии, директором столичного НИИ.

- Заверяю Вас, я об этом даже не думал.

- Но Вы могли чувствовать, что Вaм не благоволят...

- Меня это мало волновало. Мое поведение и позиция свидетельствовали, что я скорее не вверх, а вниз стремился.

- А выговоры у Вас были из-за несогласия с официальной линией?

- Выговоров не было, поучения случались.

- Повлияла ли эта история на Вас как на человека?

- Я был удовлетворен накалом этой борьбы. Это было нечто новое в нашей жизни. Одно дело разговоры, писания, а когда встает народ... этого уже нельзя не заметить, не оценить и не встревожиться. Я был участником этих событий почти на всех этапах решения Байкальского вопроса.

- И в 1960-х, и в 1980-x годах Вы были активным сторонником строительства трубопровода для сброса сточных вод завода в р. Иркут. Изменили ли Вы свое мнение о последних событиях?

- Раз уж речь зашла о трубе, скажу прежде всего вот что. Мне очень не понравилось, что писатели наши решили, будто они главные двигатели решения Байкальского вопроса. Они забыли или не дали себе труда изучить, что все эти годы делала наука.

А про трубу... Кажется, я единственный остался, кто эту идею поддерживал до конца, но с других позиций, не ведомственных. Я считал, что промстоки, очищенные даже до стандарта питьевой воды, не должны попадать в Байкал. У завода должна была быть надежная канализация. По этому водоводу и следовало направлять очищенные до стандарта питьевой воды стоки в р. Иркут. Такие стоки не могли нанести ущерб Иркуту. Я видел в этом проекте надежную защиту от загрязнения Байкала теми отходами, которые будут в городе Байкальске и после прекращения работ. Даже хотел приехать в Иркутск пропагандировать эту идею, но меня отговорили - у-убьют ведь...

Байкальский завод сегодня под строгим контролем науки и общественности. Принято серьезное постановление, Байкал включен в число объектов мирового значения, но, увы, загрязнение продолжается. А мне бы так хотелось, чтобы Байкал имел первозданную чистоту!

		Трофимук А.А. Действующие лица и исполнители: ответы на вопросы С.Гольдфарба, корреспондента еженедельника «Наука в Сибири» // Российская академия наук. Сибирское отделение: Стратегия лидеров / Сост. В.Д.Ермиков, Н.А.Притвиц, О.В.Подойницына. - Новосибирск: Наука, 2007. - С.266-274.



		ОГЛАВЛЕНИЕ • ФАЙЛ PDF