 |
|
В воскресенье 7 января 1962 года в Москве была невиданная гололедица. Накануне вечером шел дождь, к утру подморозило, и город превратился в сплошной каток. Около десяти утра у двери академика Ландау остановилась «Волга». Дау с друзьями отправлялся к ученикам в Дубну. В разговорах время летело незаметно. Миновали Лиственничную аллею старинной Тимирязевской академии. В начале Дмитровского шоссе «Волга» стала обгонять автобус. Вдруг водитель ее увидел идущий навстречу грузовик. Он испугался и резко затормозил. Машину крутануло, потеряв управление, она завертелась на льду, как хоккейная шайба. Грузовик ударил намертво, коротким, страшной силы ударом, и весь этот удар пришелся на Дау, прижатого силой инерции к стеклу. Начало Дмитровского шоссе. Столкнувшиеся машины. Толпа. Из виска и из уха мертвенно-бледного пассажира «Волги» сочится кровь. «Скорая помощь» прибыла к месту происшествия через несколько минут после аварии. Врач с ужасом увидел, что человек из толпы прикладывает к голове раненого снег. В 11 часов 10 минут пострадавший доставлен в В первую ночь на квартире Ландау не умолкал телефон. Звонили иностранные корреспонденты, которых сразу можно было узнать по акценту, звонили по просьбе Коры из больницы, звонили знакомые и незнакомые люди. Институт физических проблем оцепенел от несчастья. Теперь счет дням велся от момента катастрофы. Началась борьба за жизнь – долгая, напряженная, изнурительная. Первый консилиум состоялся в 16 часов. Дни и ночи не отходил от больного нейрохирург Федоров, тот самый Сергей Николаевич Федоров, о котором говорят, что он вытаскивает больных с того света. Сергей Николаевич был в постоянном напряжении: Пока человек дышит, еще есть Есть аппарат Энгстрема, иначе его называют «искусственные легкие». Он нагнетает в легкие воздух – «дышит» за человека. В Человека снова вернули к жизни, смерть отступила в третий раз. Тогда никто не знал, что она собирается с силами для последнего, самого страшного удара. Накануне дня рождения Дау – 22 января 1962 года у него начался отек мозга и всего тела. Теперь уже было ясно: Дау умирает. Физиков охватило отчаяние... Но врачи узнали, что в Лондоне и Праге есть препарат, который иногда спасает больных с тяжелыми травмами. Правда, точно не было известно, как он называется. Об этом препарате сообщили академику Капице, и Петр Леонидович незамедлительно послал телеграммы физикам: англичанину Блеккету, французу Бикару и датчанину Огэ Бору, сыну Нильса Бора, которого Капица побоялся извещать об аварии. Однако ответил Нильс Бор, он прислал лекарство на следующий день, но, к сожалению, не то, что нужно. Бикар не нашел в Париже требуемого лекарства и позвонил в Прагу. У телефона Немец. Он сразу же бросается разыскивать Шорма. Шорм отправляет лекарство. Первой пришла посылка из Англии. Патрика Блеккета, старого приятеля Капицы по Кембриджу, не было в Лондоне, но содержание телеграммы было таково, что ее немедленно передали другому известному английскому физику Кокрофту. Сэр Джон Дуглас Кокрофт принялся отыскивать необходимое лекарство, не теряя ни минуты. Ему помогал друг и издатель Дау Максвелл. Лекарство они достали, но опаздывали к рейсовому самолету Лондон–Москва и позвонили на аэродром. Когда в аэропорту узнали, что речь идет о доставке медикаментов для тяжело раненого, самолет был задержан на целый час. Сэр Кокрофт вручил летчику пакет с лаконичной надписью: «Для Ландау», и через несколько минут самолет поднялся в воздух. В это время в Шереметьевском аэропорту его уже ждал дежурный физик. Неизвестно, сколько времени прошло с той минуты, когда дружеские руки на английской земле вручили русскому летчику заветную посылку. Одно можно сказать с полной ответственностью: быстрее нельзя было действовать. И когда Сергей Николаевич Федоров получил драгоценную ампулу, он сказал только два слова: – Молодцы англичане! На четвертый день Кору положили в больницу. Игорь, худой, долговязый, болезненно застенчивый мальчик, боялся подойти к висевшему в институте бюллетеню «Состояние здоровья Льва Давидовича», хотя он в тот год работал в лаборатории института и каждый день не меньше четырех раз проходил по вестибюлю. Ему передавали далеко не все, что сообщали из больницы. Впоследствии выяснилось, что можно было не скрывать от него правду: Ландау-младший сделал Ландау был на искусственном дыхании сорок дней. Человек, к которому подключили «Энгстрем», не похож на обыкновенного больного. В солнечной палате тихо. Только тяжело ухает дыхательная машина, да сестра неслышными шагами то и дело подходит к больному. Он не засыпает, не просыпается, он еще – между жизнью и смертью: ни сознания, ни дыхания, кормят его через зонд. Врачи-диетологи разработали меню, включающее все необходимое: от измельченных в порошок ржаных сухарей до протертой зернистой икры. Приготовлением еды в течение двух месяцев занимался друг Дау Александр Иосифович Шальников и его жена Ольга Григорьевна. Вставали они в шесть утра, стерилизовали посуду, варили бульон, протирали вареное мясо, рыбу, овощи, готовили каши, соки и кисели, чтобы в 9.30 еда поступала в больницу. Само кормление было тоже нелегким делом. Занималась им медсестра Вера Николаевна Оболеева. В эти дни смертельно уставали и врачи, и сестры, а у Веры Николаевны хватало сил орудовать неподатливым шприцем, поправлять подушки, поворачивать Дау. Говорила она тихим, грудным голосом, умела, как никто, успокоить больного. В начале февраля одна сестра – У Дау сегодня хорошее настроение. Но для того, кто увидел бы его в эти дни впервые, эти слова звучали бы невероятно. Правда, исчез безжизненный, Ночь. Дежурная сестра не сводит с больного глаз. Она успокаивает его, когда он начинает нервничать. Больной часто видит перед собой то одну, то другую сестру. Теперь, когда он к ним привык, он уже не озирается по сторонам с Через полтора месяца после катастрофы врачи сказали, что жизнь больного спасена. Но он все еще был без сознания, если не считать то добрых, то хмурых взглядов. Впервые у Дау заметили осмысленный взгляд 22 февраля. Это были уже совсем другие глаза, они не были неподвижно-стеклянными, они видели. Ему тихо сказали, что он выздоравливает, что все страшное позади, он слушал, не сводя с говорившего глаз и, главное, кончали говорить – он кончал слушать. Ни разу он не отвел взгляда раньше, чем была закончена фраза. Но прошло еще долгих шесть недель, прежде чем больной сказал первое слово. Это был трудный период: порой просыпалось сознание, и в глазах таилась мысль, но он не издавал ни звука. Время шло. Надо было К чести зарубежных ученых, надо сказать, что они сразу же откликнулись на приглашение. На международный консилиум были приглашены лучшие в мире специалисты: Зденек Кунц, Мари Гарсен, Жерар Гийо, Уайдлер Пенфильд. Первыми прибыли французы. Они прочли историю болезни, изучили рентгеновские снимки, осмотрели Ландау и признались, что никогда не видели человека с такими травмами: – Мы впервые в нашей практике наблюдаем такого больного. Непонятно, как он мог выжить, получив столь тяжелые травмы. До сих пор больные с такими повреждениями умирали. Вероятно поэтому многие симптомы кажутся необычными. Мы удивляемся упорству, мужеству и мастерству наших русских коллег, которые протащили этого больного живым через смерть. Французские ученые высказались против операции. Ландау будет здоров и без операции мозга. Особенно запомнился день 27 февраля 1962 года. – Ты меня узнаешь? – спрашивает она. Дау в ответ кивает. Что тут началось! Кора заплакала, сестра бросилась ее обнимать. – Ты меня узнаешь? Он снова кивает. Медсестра Вера Николаевна почувствовала, что на радостях можно навредить больному. – Не надо его утомлять. Лучше подождите в зале. Скоро консилиум, а он выдохнется. Была половина одиннадцатого. В 11.15 Сергей Капица привез знаменитого канадского нейрохирурга Уайдлера Пенфильда. Накануне вечером самолет Пенфильда на три часа задержался в Лондоне – Он знает английский? – спросил канадский ученый о больном. – Да, но сейчас он и – Но ведь английский же намного легче, – улыбнулся канадец. Первый осмотр был поздно вечером: больной утомлен, и Пенфильд высказался за операцию мозга – терять, мол, нечего. Но утром врач увидел совсем другого человека – с ясным, осмысленным взглядом. Правда, у постели больного столпились незнакомые люди в белых халатах, и он, естественно, не мог кивнуть им, как недавно жене. Помогла жена. Она снова спросила: – Ты меня узнаешь? Он кивнул. Она спросила еще раз, и он снова кивнул ей в ответ. Врачи ликовали. Теперь сомнений быть не могло: у больного появились проблески сознания. Этот случай подробно описан Пенфильдом в истории болезни. Заключение канадского ученого – дань уважения самоотверженности советских врачей. «Профессор Ландау. 27 февраля 1962 года.
Семь недель назад – тяжелая автомобильная катастрофа. Перелом таза и ребер. Рентгеновское исследование обнаруживает двусторонний перелом черепа и оперативное трепанационное отверстие в левом средне-фронтальном положении около пяти сантиметров перед центральной извилиной... его жизнь была спасена только благодаря героическому уходу и лечению... Я делаю вывод, что консервативная терапия, примененная в случае профессора Ландау, была правильной. Ничего большего сделать было нельзя. Прогноз очень затруднителен. Сейчас больному лучше. Если улучшение будет продолжаться, к нему, я думаю, вернется способность говорить. Но я опасаюсь, что нарушение двигательной способности правой руки сохранится навсегда... Уайдлер Пенфильд».
После консилиума Пенфильд сказал о мозге больного: – Прибор не сломан. Выздоровление придет не сразу, очень постепенно. Вечером Ландау был перевезен в Институт нейрохирургии, а утром 28 февраля Пенфильд сделал вторую запись в истории болезни, еще более оптимистическую: «28 февраля. Осмотр в нейрохирургическом институте. Больной реагирует даже лучше, чем вчера. Есть основания ожидать больших улучшений умственной деятельности, а также работы рук и ног. Физиотерапия очень важна. У.П.». Профессор Валентин Александрович Поляков – Физики проявили такое мужество, преданность и благородство, что мы, врачи, почувствовали к ним большое уважение. Среди врачей ходила шутка: – Своим спасением Дау на 33% обязан врачам, на 33% – физикам, на 33% – собственному организму (он никогда не пил и не курил) и на 1% – господу богу. Врачи, конечно, поскромничали, но тем не менее физики доказали, что для них значит Дау. С того страшного часа, когда весть об аварии облетела всех физиков, они начали собираться в больнице на Старом шоссе. Говорили мало. Выходящих из палаты врачей встречали настороженными взглядами: жив? В коридоре, прижавшись лбом к стене, рыдал любимый ученик Дау Исаак Яковлевич Померанчук. Безысходный страх, что Так возник знаменитый «физический штаб». В книге дежурства штаба – Что и говорить, на долю академика Ландау выпала трагическая возможность узнать, как к нему будут относиться после его смерти. Для близких, а их оказалось очень много, время остановилось в день аварии. Первое слово Дау сказал 8 апреля. Это было одно-единственное слово, обращенное к медсестре: «Спасибо». Весть о том, что Дау заговорил, в один день облетела и медиков и физиков... Но потом несколько дней больной молчал. А с 14 апреля уже разговаривал на русском и иностранных языках. Декламировал свои любимые баллады, наизусть читал Лермонтова, Симонова, английские стихи, отрывки прозы, без ошибки цитировал любимый отрывок из Ленина: «Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство... есть внушающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам». Предстояло еще долгое лечение, больному делали массаж, его учили сидеть, ходить, делать гимнастику, но уже твердо можно было сказать одно: он выздоравливает. Четверг, 3 мая. Утром проснулся и сказал сестрам: – У меня есть сын Гарик. Пусть он придет. Как они с Гариком смотрели друг на друга! Воскресенье, 6 мая. Дежурит аспирант Анатолий Русинов. Он записал свой разговор с Дау. – Дау, вы помните, что такое парамагнетизм Паули? – Да. – А диамагнетизм Ландау? – Ну конечно. – Как они зависят от температуры? – Почти не зависят. – А какая связь существует между ними? – Равны, с точностью до постоянного множителя. – Чему он равен? – Порядка одной трети. 16 мая он вдруг сказал: – А я стал какой-то странный. – Почему? – Все забываю... и вот ноги... А что со мной было? Голос, манера говорить, шутки, словечки – все то же, что до болезни. Те же лучистые глаза. Для проверки умственных способностей к больному пригласили психиатра. – Лев Давидович, нарисуйте кружочек. Дау старательно выводит крестик. – Гм. А теперь я вас попрошу нарисовать крестик. Дау изображает на бумаге кружочек. – Зачем вы так? – с укором говорит психиатр. – Делайте то, что я вас прошу. – Я именно этим и занимаюсь. Вы просите меня сделать глупость, и я исполняю ваше желание. – Да, но вы делаете все наоборот! – возражает психиатр. – Это такие дурацкие задания, что если бы я поступил иначе, вы были бы вправе усомниться в моих умственных способностях. Ночь. Сестра устала, а больной и не думает спать. – Лев Давидович, у вас ни в одном глазу нет сна. – Зато у вас в обоих, – отвечает Дау. – Вы поспите, а если кто придет, я вас разбужу. Все лето 1962 года Дау провел в сумрачной палате Института нейрохирургии имени Н. Н. Бурденко. 20 июля. – Почему я в больнице? И столько времени? 2 августа. – Я в мужской красоте не разбираюсь, но, насколько я могу судить, Федоров очень красивый. И талантливый врач. Он спас мне жизнь. Я ему очень благодарен. 10 августа. Пришел дежурный физик. Дау спросил: – Чем вы занимаетесь? – Ферромагнетизмом. Что-то в нем неясно. – Нет, почему, там все понятно, – быстро ответил Дау. 16 сентября. – Я чувствую, что мои силы на исходе, – сказал Дау. 22 ноября. – По-видимому, я своей болезнью поставил 25 ноября. Дау рассказали, какой скромный человек испытатель парашютов Евгений Андреев. Никогда не подумаешь, что он герой. – У героев никогда не бывает героического вида. Героический вид только у трусишек. О себе говорит иронически: – Взяло кота поперек живота. В сентябре Дау перевели в больницу Академии наук. Здесь академика Ландау застали две большие награды: Ленинская премия ему и Е. М. Лифшицу за цикл книг по теоретической физике и Нобелевская премия по физике за 1962 год. 1 ноября Лев Давидович получил телеграмму: «Москва, Академия наук, профессору Льву Ландау. 1 ноября 1962 года. Королевская академия наук Швеции сегодня решила присудить Вам Нобелевскую премию по физике за пионерские работы в области теории конденсированных сред, в особенности жидкого гелия. Подробности письмом. Эрик Рудберг, постоянный секретарь». Утром 2 ноября в больницу приехал посол Швеции в Советском Союзе Рольф Сульман. Он поздравил Ландау с премией. – Вам не трудно говорить по-английски? – спросил посол – Just the same 3, – ответил Ландау. 10 декабря в конференц-зале больницы собрались известные ученые, сотрудники шведского посольства, иностранные и советские корреспонденты. Все с нетерпением ждали появления Ландау. Большинство присутствующих не видели его после аварии. Дверь отворилась, и вошел Дау. Он хромал и двигался очень медленно, но шел сам. Заметно было, что он взволнован. – Нобелевский комитет очень сожалеет, что вы, господин Ландау, не могли приехать в Стокгольм и получить эту награду лично из рук короля, – сказал господин Сульман. – Впервые за всю историю Нобелевских премий ради этого исключительного случая допускается отступление от существующих правил. Ландау отвечал по-английски. Он попросил передать благодарность Нобелевскому комитету и наилучшие пожелания Его Величеству королю Швеции. Отвечая на поздравление президента Академии наук Мстислава Келдыша, Дау произнес: – Я вас тоже поздравляю, но, откровенно говоря, я вам не завидую. Раздался дружный хохот. – Что он имеет в виду? – заволновались иностранцы. – Избрание Келдыша на пост президента Академии наук, – ответили русские. Шутка изменила настроение зала: все узнали прежнего Дау. Многочисленные друзья и коллеги Дау откликнулись на эту награду целым потоком писем и телеграмм. Первыми прислали свои поздравления Нильс Бор, Вернер Гейзенберг и Макс Борн, затем были получены телеграммы от Фрица Ланге, Ли, Янга, Калифа, Шенберга, потом – письма, бесчисленные письма: «Это была большая радость – услышать минувшей ночью по радио и прочитать сегодня утром в «Time» известие о присуждении Вам Нобелевской премии. Пожалуйста, примите мои искренние поздравления с этой почетной, столь заслуженной наградой. Без Ваших работ, охватывающих многие различные направления науки, физика не была бы тем, что она есть сейчас, и Ваши коллеги во всем мире благодарны Вам за то, что Вы всегда вдохновляли нас. КУРТ МЕНДЕЛЬСОН».
«Только что узнал из газет, что Вы получили Нобелевскую премию по физике. Разрешите поздравить Вас от всего сердца. Хотя я никогда не работал над теми проблемами, которыми занимались Вы, я издалека наблюдал за Вашей работой с огромным восхищением. Надеюсь встретить Вас на одном из ежегодных собраний Нобелевских лауреатов в Линдау, которые всегда очень интересны. МАКС БОРН».
«Разрешите мне горячо поздравить Вас с наградой, которую Вы, безусловно, заслужили. Не всегда Нобелевские премии присуждаются справедливо, но на этот раз это была заслуженная награда. Все физики очень рады, что Вы ВИКТОР ВЕЙСКОПФ».
Льва Давидовича поздравили академии и научные общества, членом которых он состоял: «Академия наук Соединенных Штатов Америки присоединяется к мировому братству ученых, выражающему искреннейшие поздравления с Нобелевской премией по физике». В эти дни американский журнал «Life» напечатал большую статью под сенсационным заголовком «Нобелевская премия после смерти». Как бы то ни было, многие сожалели, что эта почетная и заслуженная награда пришла к Ландау слишком поздно. Дау нельзя было узнать. Он был оживлен, весел, без конца шутил и совершенно перестал повторять унылые фразы, вроде: «Конечно, кому нужен такой жалкий калека, как я». Он и внешне изменился: стал энергичным, подтянутым. 18 декабря Дау сказал: – Я потерял год, но за это время я узнал, что люди гораздо лучше, чем я полагал. В то время он был еще оторван от людей. Поэтому радовался каждому, кто к нему приходил. Уютная, солнечная палата. В синем квадрате окна – громада университета, здесь он совсем рядом, рукой подать. Дау на прогулке. Санитарка Таня Близнец закрывает форточки. По телефону спрашивают, как себя чувствует Лев Давидович. – Хорошо. Сегодня, правда, день трудный. С утра, как проснулся, начал требовать своих учеников, физиков. Раньше он если и звал кого, так из друзей, а теперь – подай ему его ребят, и все тут. «Где Горьков? Почему не приходит Алеша? А Володя Грибов сейчас в Москве?» Пришел Дау. Снизу позвонили, можно ли пропустить двух студентов. Дау сказал, что можно, но Вошли пятикурсники-физфаковцы: Валерий Миляев и Валерий Канер. Вначале они держались несколько скованно, но когда освоились, начали наперебой рассказывать о своих путешествиях по тайге, о занятиях. Глаза у Дау заблестели, он весь обратился в слух. Один Валерий нумизмат, он принес самые ценные экспонаты своей коллекции. – Это Ольвия, – поясняет студент. – Она находилась там, где сейчас Херсон. – Нет, по-моему, где-то там, где Николаев, – поправляет Дау. – Монета второго века до нашей эры, – студент смотрит на Дау, не возразит ли тот, и, осмелев, продолжает, – Ольвия основана в третьем веке до нашей эры. – В шестом, – мягко уточняет Дау. Когда умер Нильс Бор, и сиделка Таня Близнец, со свойственной ей заботливостью, хотела подготовить Дау к этому известию, он сразу почуял недоброе. – Дау, вы Бора помните?.. – начала было Таня. – С ним что-нибудь случилось? – перебил ее Дау с таким испугом, что она поспешила его уверить, что ничего не произошло. Дау узнал о смерти своего учителя лишь через несколько дней. Он стал грустный, задумчивый, вспоминал Копенгаген тридцатых годов, повторял любимые слова Бора. Медсестры – народ бывалый, им приходится наблюдать людей при таких обстоятельствах, когда нет ни чинов, ни привычных занятий и каждый как на ладони. Медсестры причислили Льва Давидовича к разряду людей с легким характером: чуть ему полегче – шутит, рассказывает стихи. В день рождения, 22 января 1963 года, Дау подарили статуэтку белого индийского льва из слоновой кости. – Это теперь не я, – улыбнулся Дау. – Ты. У тебя чудесное имя. – Жалкое имя. – Так звали нашего лучшего писателя. – Единственное утешение... Дни шли за днями, все занимались своими делами, а Дау – Позовите Абрикосова! Он давно у меня не был. Почему не приходит Алеша Абрикосов? Я очень хочу видеть Артюшу. 25 января Дау выписали из академической больницы. Дома ему стало несравненно лучше. – Я только сегодня понял, что болен, – сказал он Коре. – Защитная реакция памяти – я не помню, что было раньше. Начал болеть сегодня. 3 февраля. К Дау зашел Лев Петрович Горьков. Дау очень рад. Речь зашла об именах. – Капичник – настоящий львятник, – смеется Дау. – Я – Лев, вы – Лев и Питаевский – тоже Лев. Имена – одна из излюбленных тем Льва Давидовича. Вспомнив, что родители Киплинга окрестили его Редьярдом в честь озера, на котором они познакомились, Дау начинает перебирать современные имена. – Не от большого ума отец дал сыну имя Разум, – говорит он, – и странно звучит Трактор Михайлович или Юность Анатольевна. А одну девочку родители назвали Великий Рабочий! В школе ее звали Велирой, а повзрослев, она превратилась в Валентину. Так что в конце концов люди с фантастическими именами находят выход из положения. Да, «признаться, вкусу очень мало у нас и в наших именах». 29 января 1963 года на дверях Политехнического музея вывесили объявление: «На сегодня все билеты проданы». Аудитория переполнена. Открывая вечер «Научное творчество академика Л. Д. Ландау», академик Игорь Евгеньевич Тамм сказал: – Сегодня Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний начинает новый цикл лекций: «Выдающиеся советские ученые». Лев Давидович Ландау является самым крупным физиком-теоретиком и как теоретик-универсал, бесспорно, занимает первое место в мире. Затем один за другим на кафедру поднимаются ученики Ландау. Они рассказывают о парадоксальном поведении жидкого гелия, о свойствах плазмы, о сверхпроводимости. Первым берет слово профессор Евгений Михайлович Лифшиц. Он рассказывает о том, как Ландау нашел гениально простое решение загадки сверхтекучести жидкого гелия. Выступление члена-корреспондента Академии наук Виталия Лазаревича Гинзбурга то и дело прерывалось аплодисментами. Он говорил о всемирно известном, удостоенном Ленинской премии семитомном труде Ландау и Лифшица «Теоретическая физика»: – Для теоретиков этот труд давно стал Книгой с большой буквы, и если физик говорит: надо посмотреть в Книгу, каждому ясно, что он имеет в виду. Чтобы создать теоретическую физику, надо было не только досконально изучить, но и заново написать множество формул, причем вся эта работа отличается единством идей, ясностью мысли и поразительной лаконичностью. Создатель единого курса современной теоретической физики сталкивается прежде всего не только с обилием фактического материала, но в первую очередь с многообразием методов, средств, способов. Для того чтобы все это изложить на современном уровне, недостаточно изучить теоретическую физику и об этом написать. Нужно создать новый стиль. Стиль и форма в науке меняются. Есть форма XIX века, и есть своеобразная форма теоретической физики XX века. Для этой формы характерна лаконичность, особая техника вычислений, применение векторного и тензорного анализа, ряд специфических приемов. Ландау является создателем стиля XX века в науке. Свое выступление Гинзбург закончил словами: – И таких проблем, которые из сложных и запутанных становились простыми после того, как ими занимался Лев Давидович Ландау, было очень много. Следующего оратора слушали не менее внимательно. На кафедре – один из первых учеников Ландау Вениамин Григорьевич Левич: – У Ландау особый подход к решению любой проблемы. Разносторонность Ландау поразительна, но в ней есть единство: он умеет применять общее к нахождению частного в вычислениях. Слово предоставляется профессору Владимиру Борисовичу Берестецкому. Ученик Льва Давидовича говорит о работах Ландау, выполненных незадолго до аварии: – В 1959 году Ландау выступил на Международной конференции по физике элементарных частиц в Киеве с докладом, который произвел потрясающее впечатление на всех физиков мира. Речь идет о новом подходе, направлении, которое сейчас быстро развивается, но далеко еще не завершено. Под влиянием идей Ландау этому направлению во всем мире уделяется много внимания. Оказалось, что есть такие явления, где могут проявиться простые и четкие закономерности, несмотря на всю сложность этих явлений. Теоретики в Из ответов на вопросы слушатели узнали, что «особенности Ландау» – это не странности его характера, а математический термин, что «ландауское затухание» – неудобопроизносимый, но тем не менее официально принятый термин. Профессора Лифшица попросили рассказать, как была написана «Теоретическая физика». – Перо было мое, – сказал Евгений Михайлович, и, достав самопишущую ручку, показал ее аудитории. – А мысли? – спросили из зала. – Мысли – Ландау, – скромно ответил Евгений Михайлович. И все-таки, это был грустный вечер: на нем не было Ландау, и никто не мог толком сказать, когда же он наконец выздоровеет.
|
|
[О библиотеке
| Академгородок
| Новости
| Выставки
| Ресурсы
| Библиография
| Партнеры
| ИнфоЛоция
| Поиск]
| |||||
| |||||
