ГОРДОСТЬ ОТЕЧЕСТВА

ВАНДА БЕЛЕЦКАЯ

НА БЕРЕГУ ОБСКОГО МОРЯ

В Золотой долине

Все начиналось с маленького одноэтажного домика. Он стоит возле речки Зырянки, в Золотой долине, на крутом склоне у самого леса, светлого и оглушающе тихого. Еще недавно здесь жил академик Лаврентьев. А теперь в этом, самом старом здании Академгородка музей...

В 1957 году появились на берегу Обского моря первые палатки, временные бараки. В тот год возле речки Зырянки и поселился академик Михаил Алексеевич Лаврентьев, много лет бывший Председателем, а потом и Почетным председателем Сибирского отделения Академии наук СССР.

Нигде в мире не было тогда научного центра, подобного Сибирскому отделению. Впервые предстояло создать целый комплекс институтов, связанных не той или иной специальностью, а единой территорией, которую они осваивают и изучают, откуда черпают новые кадры специалистов. Это был новый этап претворения в жизнь идей В.И.Ленина, принципов социалистического хозяйства нашей страны, дальнейшего приближения науки и промышленности к источникам сырья, создание на местах высококвалифицированных кадров ученых.

Вопрос о сроках переезда в Сибирь из Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси и других крупных городов, где хорошо развита наука, ученые решали сами. Многие не стали ждать, пока для них построят город со всеми удобствами. Они поехали немедленно. Нет, они не были любителями шалашей или сухомятки. Но для общего дела, для их науки было лучше ехать, чем ждать.

В распоряжении ученых были лес, ручей, тесный щитовой барак. Но регулярно дважды в неделю в бараке, а если тепло, то и под открытым небом, собирались семинары, обсуждались научные и технические проблемы, создавались новые приборы. Так сконструировали, например, кольцевой лоток для изучения струйных течений. Взрывники на импровизированном полигоне испытывали, как в будущем взрыв может пригодиться в народном хозяйстве.

То, что в необжитые места ехала молодежь, никого не удивляло. Но это был редкий случай, когда пожилые профессора, члены-корреспонденты и даже академики оставили обжитые места, сплошь и рядом даже созданные ими институты и тоже отправились на «пустое» место. Тем не менее из песни слова не выкинешь. Ехали маститые ученые, такие, как академики М.А.Лаврентьев, А.И.Мальцев, С.А.Христианович, И.Н.Векуа, С.Л.Соболев, Г.К.Боресков, А.А.Трофимук, В.С.Соболев... Ехали и везли с собой самых своих лучших, самых талантливых учеников.

И вот встали корпуса Новосибирского университета, научных институтов и опытно-конструкторских бюро. В этом и был смысл жизни города ученых на берегу Обского моря.

Все это невольно вспомнилось мне в праздничном зале Дома ученых. Чествовали одного из основателей Сибирского отделения, директора Института катализа академика Георгия Константиновича Борескова. Ему исполнилось семьдесят лет.

«Мысль об организации самостоятельного, тогда первого в стране Института катализа я вынашивал давно, – рассказывал мне Георгий Константинович. – А к пятидесятым годам необходимость создания такого института стала особенно острой. Наша наука и промышленность настойчиво требовали глубокого изучения одного из самых таинственных и романтичных процессов в химии. Ведь именно катализаторы позволяют несказанно увеличить скорость реакции, направить ее по нужному исследователю руслу, регулировать строение получаемого вещества, его состав, структуру. Поэтому так важно развивать теорию катализа, предвидеть, предсказывать те превращения, что происходят в недрах химической реакции, создать научные основы приготовления катализаторов. И вдруг мне предлагают в центре Сибири создать такой институт, реализовать многолетнюю мечту! Естественно, вопроса, ехать сюда или нет, для меня не было».

И не случайно самым ценным подарком в свой день рождения Георгий Константинович Боресков считает начало строительства в Сибири двух крупнейших нефтехимических комплексов – в Тобольске и Томске. Георгий Константинович происходит из семьи военных. Его дед – ученый-электротехник, специалист минного дела, во время русско-турецкой войны при помощи минных заграждений запер на Дунае турецкий флот, обеспечил переправу русских войск; отец командовал авиационной ротой во время первой мировой войны. Кто-то из давних друзей юбиляра очень точно заметил, что дед и отец ученого защищали мечом честь своего отечества, а он защищает эту честь самым острым, но и самым мирным оружием-наукой.

Об алмазах и новосибирской пшенице

Нигде так не чувствуешь огромность и таинственность мира, как в лабораториях геологов. Даже «пылинки дальних стран» порой достаточно, чтобы заработало воображение, а уж когда видишь настоящий грунт с Луны или камешек из Марианской впадины, то особенно остро ощущаешь отвагу и величие этой науки.

Осторожно беру в руки зеленоватый кусочек породы.

– Его добыли с девятикилометровой глубины, со дна Марианской впадины. И порода эта еще неизвестна ученым. Судя по всему, она вулканического происхождения, – объясняет мне доктор геолого-минералогических наук Николай Владимирович Соболев.

– Мы получили недавно целое богатство – почти сто миллиграммов лунного грунта, – продолжает он. – Современная аппаратура дает возможность досконально исследовать этот экзотический материал, который поможет изучить не только недра нашей небесной соседки, но и глубже понять геологическую историю Земли. И знаете, что интересно? На Земле, именно в кимберлитовых трубках, впервые были установлены некоторые особенности состава породы, свойственные только лунным минералам. В минеральных реакциях на Луне не участвовал свободный кислород. То же самое характерно для глубин Земли – более ста пятидесяти километров, – где кристаллизуются алмазы.

Параллельное изучение минералов с Луны и из глубин Земли – одна из черточек фантастичности современной геологии. Этой же фантастичностью отличается многолетнее фундаментальное исследование, за которое группа новосибирских геологов получила Ленинскую премию. Работой руководит заместитель директора Института геологии и геофизики академик Владимир Степанович Соболев. Он принадлежит к той славной когорте ученых, что были инициаторами организации Сибирского отделения, а его сын Николай Соболев и их соавторы по работе – Николай Добрецов, Владимир Хлестов – к тем молодым специалистам, что в годы создания этого центра заканчивали свои университеты и институты и требовали послать их на работу именно в Сибирь.

С Владимиром Степановичем мне встретиться не удалось: он был в командировке. Даже со своими сыновьями (у него четыре сына, и трое из них геологи) он видится нечасто. Много разных дорог у геологов.

Работа, заслужившая столь высокое признание, позволяет увидеть Землю, с одной стороны, как бы в разрезе, заглянуть в мастерскую Плутона, где под влиянием огромных температур и давлений создавались различные породы, в том числе и полезные ископаемые, а с другой – охватить взглядом огромные пространства, увидеть Землю вширь. Ученым удалось установить, при каких давлениях и температурах образовались те или иные минералы и породы, соотнести эти данные с возрастом Земли и, выразив в цифрах, составить своего рода диагностическую решетку – специальные таблицы и карты.

Больше пятнадцати лет отдали ученые исследованию. Якутия, Заполярье, Средняя Азия, Алтай, Урал, Саяны, Камчатка – далеко не полный перечень районов, где побывали экспедиции. Собранные образцы тщательно исследовали в лабораториях, чтобы определить их состав, критические параметры давлений и температур, при которых образовалась та или иная группа минералов.

Вслед за картой Советского Союза появились подобные карты Европы и Азии. По ним можно проследить основные закономерности образования кристаллических пород, а значит, сделать целенаправ¬ленным поиск многих полезных ископаемых.

Еще один сын академика В.С.Соболева, Евгений, руководит лабораторией Института неорганической химии здесь же, в Академгородке, изучает алмазы с точки зрения их физического строения... Это лишь один пример того, как фундаментальные исследования дают богатые практические выходы. А их можно найти в любом институте новосибирского Академгородка.

Перехожу дорогу и из Института геологии и геофизики попадаю в Институт цитологии и генетики. Вчера я была на звероферме этого института. Работники ее с гордостью показывают норок восемнадцати расцветок, от бархатно-черных до белоснежных, и пушистых красавиц лисиц. Это экспериментальное хозяйство для проведения научных исследований лаборатории эволюционной генетики животных. Ею заведует директор института академик Д.К.Беляев.

Норки – довольно удобный объект для исследований. Изменение их генетических свойств ярко отражается на внешнем виде, окраске. А без глубокого понимания законов генетики нельзя целенаправленно менять эти свойства, создавать столь большое разнообразие цветов и выводить таких редкостных зверей, как, например, жемчужная норка. Разработанная лабораторией специальная система скрещивания при создании серо-голубых норок удостоена медалей ВДНХ.

«Не бойтесь», – говорит кандидат биологических наук Анатолий Рувинский, вот уже восьмой год, работающий в лаборатории академика Беляева. Я не раз бывала на зверофермах и знаю, что лиса, несмотря на свою красоту, – хищный зверь и гладить ее не рекомендуется: недолго и без пальцев остаться. Анатолий Рувинский гладит лису по пушистой шерсти. Она прижимает уши и виляет хвостом. Прямо друг человека, а не лесная хищница. Исследования в лаборатории так в шутку называют – «особачивание лисиц». Впрочем, в других клетках лисы ведут себя, как им полагается по их лисьему нраву.

– Мы изучаем процессы, происходящие при одомашнивании животных. «Это помогает глубже понять некоторые особенности эволюции животных и реконструировать процесс приручения», – объясняет Рувинский. – В результате отбора по поведению происходит интенсивное изменение многих свойств у лисицы, закрепление их по наследству. Например, у некоторых наших лисиц ломаются сроки нормального процесса размножения: от них можно ожидать потомства два раза в году. Этого, как вы знаете, нет в природе. Подобные работы могут в будущем принести практическую пользу.

В лабораториях Института цитологии и генетики много принципиально новых теоретических исследований, но сейчас меня интересует работа, особенно популярная в колхозах и совхозах Сибири, – создание нового сорта пшеницы «Новосибирская-67». Ровно 10 лет назад этот сорт предстал перед государственной комиссией по сортоиспытанию сельскохозяйственных культур.

Иван Васильевич Черный, с которым я беседую, приехал сюда в 57-м. И тогда же началась работа по созданию новосибирской пшеницы. Иван Васильевич, выпускник Тимирязевки, по происхождению, если можно так сказать, хлебороб, крестьянский сын и внук, а по творческому складу ума – исследователь. С развитием генетики в биологической науке стали разрабатываться новые методы селекции. Экспериментальный мутагенез – один из этих новых методов. Так называется и лаборатория, в которой работает старший научный сотрудник, кандидат биологических наук И.В.Черный. A в то время лабораторией руководил доктор биологических наук П.К.Шкварников.

– Конечно, не наше дело создавать новые сорта, мы работаем над более широкими общими задачами – разрабатываем новые методы селекции, но уж так получилось, – словно извиняясь, говорит Черный. – Новый сорт создан в творческом содружестве ученых нашего института и Сибирского отделения ВАСХНИЛ.

Известно, что высокие температуры, химические препараты и различные облучения влияют на хромосомы клеток, вызывая наследственные изменения в свойствах растений. Эти изменения в достаточно большом количестве случаев передаются по наследству.

Годами отбирали ученые высокоурожайные растения, стойкие к полеганию, приспособленные к сибирскому климату.

И вот в институтском журнале под номером 1656 появился мутант, который с каждым годом все более приковывал к себе внимание ученых. Его получили из «Новосибирской-67», сорта, созданного в свое время Новосибирской сельскохозяйственной селекционной станцией. Мутант прошел и предварительные, и конкурсные, и государственные испытания. Он районирован в Тюменской, Курганской, Омской областях, в Алтайском и Красноярском краях.

Новый сорт рассчитан на высокий уровень развития сельского хозяйства. Он как бы подтягивает само производство на более высокую ступень сельскохозяйственной культуры. Очень современный сорт.

Основное богатство

– Я родился в Новосибирском университете, – оговорился Сергей Гончаров. Мы оба смеемся, и он исправляет оговорку: – Я родился в Новосибирске, в шестьдесят восьмом поступил в Новосибирский университет, с семьдесят третьего работаю в Институте математики, в семьдесят четвертом защитил кандидатскую, в семьдесят шестом получил премию Ленинского комсомола за исследование некоторых свойств конструктивных моделей. Вот, собственно, и вся моя биография. Да, вот еще: веду занятия в университете. Биография Сергея Гончарова в столь лаконичном его рассказе заняла всего несколько строчек, но какая наполненная, счастливая судьба ученого стоит за ними! Вот оно, главное богатство Академгородка, его слава и гордость! И оговорка Сергея Гончарова знаменательна. Много молодых и уже не очень молодых ученых с мировыми именами именно «родились» в Новосибирском университете, осознали свое призвание. Вместе с необходимой суммой знаний они получили от своих учителей главное – творческий заряд, умение мыслить широко и смело. Недаром лет пятнадцать назад то ли в университете, то ли в физико-математической школе я видела несколько необычный лозунг: «Ученик – не сосуд, который следует наполнить, а факел, который необходимо зажечь».

Примерно в то время я познакомилась здесь с семнадцатилетним пареньком из алтайского села Каявушка Володей Балакиным. Выдержав конкурс на общесибирской олимпиаде, он приехал в летнюю физико-математическую школу. Помню, он рассказывал мне тогда, что приглашение было подписано академиком Будкером. Штамп Сибирского отделения на конверте и подпись так потрясли Володю, что он, не в силах скрыть переполнявшую радость, выскочил на тихую деревенскую улицу с победным криком: «Академик, ура!».

Конечно, не думал тогда Балакин, что он будет работать в Институте ядерной физики, который возглавляет академик А.М.Будкер, блестяще защитит диссертацию, в 1972 году получит премию Ленинского комсомола. Балакин тоже «родился« в Новосибирском университете.Не менее показательна судьба и другого сотрудника того же Института ядерной физики, вернее, теперь уже его директора лауреата Ленинской премии академика Александра Скринского.

В Новосибирск Саша Скринский приехал студентом–практикантом. Суть научной идеи, над воплощением которой работал в то время коллектив института, коротко и приближенно можно изложить примерно так.

Во всех существующих ускорителях разогнанная до колоссальной скорости частица, подобно снаряду, бьет в неподвижную мишень – другую частицу. А что если мишень не будет стоять неподвижно, а станет двигаться навстречу снаряду с такой же, как у него, скоростью? Тогда, естественно, сила их взаимодействия увеличится. Идея открывала новый путь развития ускорительной техники, новые возможности для познания тайн материи. Мало того, новосибирские физики начали строить прибор, где бы сталкивались частицы с противоположными знаками заряда – электроны и позитроны, по существу, антимиры.

Я видела, как работал тогда институт. Сидели до ночи и ночами. Искали и находили новые решения. Принципиально новые. А если кто-либо предлагал уже известное, на него с гневом обрушивались: «Не говори банальностей!».

Даже когда ученых преследовали неудачи, когда все сидели злые и, что уж совсем невероятно, даже переставали острить, Александр Скринский незаметно направлял других, явно ничего ни от кого не требовал и, казалось, передавал всем свою спокойную уверенность. Он ходил по институту худенький, синеглазый, обаятельно вежливый, очень молодой, но к словам этого паренька, даже не имевшего тогда ученой степени, все прислушивались.

И вот этот начисто лишенный начальнических задатков человек совершенно незаметно для себя и для других занял ведущее положение в секторе. И никого не удивило, когда был подписан официальный приказ о назначении Скринского начальником сектора. Приказ закрепил то, что уже свершилось. Этот же процесс повторился через десять с лишним лет. И опять никого не удивило, когда теперь уже академик Александр Скринский стал директором института. Приказ закрепил лишь то, что уже свершилось.

А за создание ускорителей на встречных пучках и эксперименты на них коллектив новосибирских физиков еще в 1967 году был удостоен Ленинской премии. В год двадцатилетия Сибирского отделения Александру Николаевичу Скринскому исполнилось сорок лет. Он так же, как и раньше, все дни, включая иногда субботы и воскресенья, пропадает на ускорителях,теперь уже огромных мощных приборах. Так же прост, естествен и скромен. И хотя теперь он уже академик, и даже со стажем, на международных конференциях руководителей институтов он остается часто по-прежнему одним из самых молодых.

А характер Скринского? Характер не изменился, да уж и, видно, не изменится никогда. И, пожалуй, именно в этом кроется залог будущего творческого роста сорокалетнего академика, кавалера ордена Ленина, лауреата Ленинской премии Александра Николаевича Скринского. Он прошел в городе на берегу Обского моря путь от студента–практиканта до академика. Это ли не яркий пример стиля работы, характерный для всего сибирского научного центра?

Александр Скринский – выпускник МГУ, а мне хочется рассказать о судьбе еще одного молодого ученого, который, подобно Гончарову и Балакину, «родился» в Новосибирском университете. Он был уже профессором, когда Сергей Гончаров только поступал туда. Это член-корреспондент АН СССР, известный математик Юрий Леонидович Ершов.

Сейчас ему 37. Он коренной сибиряк, уроженец Новосибирска. В НГУ был ленинским стипендиатом. Закончил университет в 63-м. Почти сразу после окончания защитил диссертацию. Ее тема – «Разрешимые инеразрешимые теории». А учителем его был один из основателей Сибирского отделения лауреат Ленинской премии, математик с мировым именем академик А.И.Мальцев. Именно на его семинаре «Алгебра и логика» сделал студент Юрий Ершов свои первые доклады.

В 1970 году в Ницце проходил международный конгресс математиков. Ведущие ученые мира с интересом слушали доклад по теории нумерации – новой области математической логики, который делал тридцатилетний советский математик Юрий Ершов. Работа была начата главой сибирской математической школы Мальцевым, но смерть прервала ее. Юрий Ершов, его ученик, принял эстафету, создал теорию.

У Ершова сейчас уже немало своих учеников. «Как руководитель он очень требователен, и в то же время нет мелочной опеки», – так говорил мне о Ершове его талантливый ученик Сергей Гончаров. И еще: «Почему я хотел заниматься именно у Ершова? Я его уже знал, как крупного специалиста по математической логике, слушал его лекции и различные выступления научно-философского плана. Меня привлекла его цельность и, как бы это сказать яснее, математический подход ко всем вопросам, что ли, логика убеждения. Обо всем он говорит так стройно, что вывод его воспринимается однозначно,он не может быть другим, и не согласиться с этим выводом невозможно. Так бывает только в математике».

А вот с Юрием Леонидовичем Ершовым мы говорим о его ученике Сергее Гончарове.

– Современный ученый считает себя обязанным заниматься не только своей наукой, но и общественными и социальными задачами», – говорит он. – Сережа Гончаров – один из таких. Он работает в Институте математики, ведет спецкурс в университете, занимается со студентами, а иногда с ребятами из физико-математической школы (на общественных началах). Он был многолетним секретарем комсомольской организации института, а сейчас председатель совета молодых ученых Новосибирской области. Математик, ученый, занимающийся абстрактной наукой, стрит во главе такой общественной организации, цель которой – конкретные дела, развитие научно-промышленного потенциала Сибири, строительство БАМа, например. И для Сережи Гончарова такая работа не просто, долг, а естественная потребность. Участие во всех делах страны – наша традиция, она идет от академиков Лаврентьева, Мальцева.

Перед самым отъездом я пошла побродить по Академгородку. Сибирская весна уверенно вошла в свои права: лес стоял в прозрачной зелени, с Обского моря поднимался легкий, теплый вечерний туман. Пахло дымком. На берегу у костра группка молодежи пела под гитару какую-то незнакомую мне песенку. И вдруг мне послышалась та, местного сочинения, что распевали здесь когда-то с максимализмом молодости:

Этому дому уже почти четверть века...

Другие материалы (по годам)